Анна Данилова - Ужин втроем. Мы так с тобой похожи… Страница 5

***

Глава 2

После обеда Нора отпросилась у Сони съездить на свою квартирку, чтобы посмотреть почту. Погода была почти летней, хотелось гулять, разглядывать прохожих, есть мороженое или сидеть часами в открытых кафе и наслаждаться теплом и солнцем…

– Ты нумеруешь кассеты? – спросила Соня, оторвавшись от какого-то любовного романа, которыми была завалена вся ее спальня. Создавалось впечатление, что она одновременно читает сразу несколько книг, плюс еще женские журналы, анекдоты, кроссворды… Нора удивлялась терпению Даши, которая несколько раз на день заглядывала в спальню и, рассортировав книжки, снова устанавливала их на полках, которые, кстати, просто ломились от самых разных, расставленных крайне бессистемно, книг. – Нумерую. – Нора стояла на пороге комнаты и не спеша натягивала на пальцы тонкие ажурные перчатки, которые посоветовала ей носить Соня с белым льняным костюмом классического английского покроя.

– Отлично выглядишь. Между прочим, тебе надо готовить документы и заграничный паспорт… Этим займется Серж, он в курсе…

– Заграничный паспорт?

– Мы скоро уезжаем. Меня в Лондоне ждет жених. Но перед тем, как полететь в Лондон, мне бы хотелось слегка развеяться и съездить в Европу. Так что, ты сейчас будешь в городе, вот и прикупи кассет, батарейки для диктофона, блокноты, словом, соберись… И еще продумай, какие вещи ты возьмешь с собой в путешествие. Бери минимум, потому что там в гостиницах можно купить хоть слона, если понадобиться… Минимум всего, постарайся уяснить себе это. Я говорю не потому, что боюсь накладных расходов, связанных с багажом, просто путешествовать налегке очень приятно… Ты и сама поймешь это очень скоро. Вот в таком виде, в каком ты сейчас стоишь передо мной, ходят, в основном, в Москве и вообще в России… Ну, разве что еще на подиумах… А поедем мы с тобой в штанах и майках, и на ноги наденем плоскую и удобную обувь. не забудь посмотреть себе солнцезащитные очки, я знаю, что они у тебя уже есть, но вот в таких деталях нужно быть пощепетильнее и купить дорогую, стильную оправу… То же касается и часов. Ну все, на этом мой маленький инструктаж исчерпан. желаю тебе хорошо провести время. Если ты надеешься встретиться с каким-нибудь мужчиной, чтобы провести с ним ночь, позвони мне и предупреди. Я все понимаю, но хотела бы, если честно, чтобы хотя бы на время написания романа ты принадлежала только мне. Алло, ты меня слышишь?

А Нора задумалась, вернее, успела размечтаться, стоя в луче солнца в дверном проеме, представляя себя в широких штанах и почему-то ярко-красной майке стоящей возле пивного бара где-нибудь в Гамбурге…

– Ночь я поведу здесь, – улыбнулась, очнувшись, Нора и, помахав в прощальном игривом жесте, скрылась за дверью.

Она не знала, что как только дверь за ней закроется, Соня бросится звонить по телефону. И только после получаса упорной борьбы с этим упрямым японским аппаратом ей удастся дозвониться до Лондона и услышать голос Джеймса Нэша.

***

Собирала их в дорогу Даша. Посреди гостиной стояло два аккуратных, натуральной кожи, кофра, куда она складывала необходимые туалетные принадлежности Норы и Сони, одежду и даже консервы.

– И это называется налегке? – поражалась Нора виду этих вместительных и красивых кофров.

– Конечно, потому что кроме них у нас будут лишь дамские сумочки или вообще рюкзаки.

Нора заглянула в гостинную всего на минутку, поскольку была сильно занята. Накануне Соне приснился сон, что сгорели все ее кассеты. «Тебе пора заняться записыванием моих текстов.» «На компьютер?» «Ни в коем случае. Компьютер – это что-то воздушно-электрическое, тексты нельзя „пощупать руками“, ты будешь все записывать либо от руки, либо печатать на машинке. Мне кажется, что от руки даже как-то надежнее…» «Но ведь и бумага тоже горит…» «Не бывает такого, чтобы сгорели одновременно и кассеты, и рукописи… И вообще, ты же сама знаешь, что рукописи не горят…»

И Нора принялась считывать с диктофона все, что она успела надиктовать за эти две недели. В основном, в них шла речь об интернате. За две недели работы над романом (хотя Нору так и подмывало поговорить с Соней на тему романа вообще, ведь ее записки носили скорее публицистический характер, нежели походили на художественную прозу), Нора с большим интересом слушала любовную историю учительницы музыки Анжелики Кайль, смаковала роман этой страстной и романтической дурехи со своим директором Зохиным и не понимала, почему так много времени Соня уделяет этой теме. Хотя подсознательно была готова к неожиданности в сюжете. Она чувствовала, что рано или поздно эта история закончится, и следом начнется история любви главной героини Сони (от лица которой, собственно, и велось повествование) и тоже наверняка с Зохиным.

Из романа Сони Л.

«Дело было на пасху. На кухне пекли куличи. Нас пригласили в столовую, где на столах были расставлены корытца (которые наша воспитательница называла почему-то «паской») со сладким творогом, нежным, пахнувшим ванилью и в котором виднелся коричневатый изюм. Здесь же, по одному на стол, ставились довольно высокие, золотистые, облитые пеной с еще даже не успевшей затвердеть глазурью с посыпанным цветным – розовым, зеленым, голубым и желтым – пшеном, куличи… Когда их разрезали, от теплого теста пахло почему-то то ли водкой, то ли коньяком… Да и вообще мы знали, что сегодня интернат «гудит», то есть, весь персонал будет пить. А для нас это тоже праздник – мы сможем вырваться из его душных стен и безнаказанно гулять по городу…

Мы ели куличи, «пасху», запивая все это чаем, когда услышали совершенно дикий женский крик. Я не помню, как я оказалась на улице вместе со всеми. А день, надо сказать, был солнечный, какой-то жарко-ленивый, деревья зеленели прямо на глазах, распуская почки в каком-то бесстыдстве… Мы высыпали во двор, давясь вкусной едой и увидели столпившихся возле основного корпуса интерната людей… Дело в том, что это здание по периметру окружала асфальтовая дорожка, на которую с четвертого этажа и упала Анжелика… Я никогда не забуду ее распростертое тельце, почти детское, с раскинувшейся бабочкиным крылом радужной расцветки юбки, ее тонкие стройные ножки в прозрачных колготках и горящие на солнце рыжие, ну просто золотые волосы… Она лежала как-то боком, неловко, так, что не видно было ее лица… Как потом мы узнали, она выбросилась из окна после разговора с Зохиным. И никто во всем интернате кроме меня, да, разве что, Л. не знал истинную причину этого самоубийства… Но я не чувствую себя преступницей. Как сказала Л., если бы не я, то вместо меня была бы другая воспитанница… Уж чего-чего, а компромата на нас на всех у Зохинова было больше, чем достаточно…»

***

Оформлением документов занимался, как и говорила Соня, Серж. За день до отъезда от отвез их в парикмахерскую, где Норе сделали короткую, стильную стрижку, а Соне химическую завивку, после которой она стала походить на белокурого нежного барашка.

– Почему ты делаешь завивку? Ведь это не модно, во-первых, а во-вторых, от этого портятся волосы. Не лучше ли было бы их отрастить? Ведь они у тебя густые, красивые…

Они возвращались из парикмахерского салона поздно вечером, в салоне машины гулял прохладный ветерок: собирался дождь.

– Видишь ли, – говорила Соня, запуская пальцы в свои пышные кудри и вертя головой, словно дурачась и, одновременно, с трудом скрывая свое волнение, – в таком вот буйно-кудрявом виде меня полюбил Нэш…

– Тот самый англичанин? – они сидели рядышком на заднем сидении «мерседеса», и Нора, разговаривая с Соней, смотрела на ее отражение в зеркальце заднего вида. – И где же вы с ним познакомились?

– На одной вечеринке здесь, в Москве… Он финансист, у него здесь какие-то дела, но в Москву он сам приезжает довольно редко, в основном наши ездят к нему в Лондон для заключения договоров… Если бы только видела его, Нора… Это такой красавчик!

– Вы встречались какое-то время?

– А тебе на что? – вдруг прохладным тоном окатила ее Соня.

– Извини, – смутилась Нора. Настроение было тут же испорчено. Мечты смазались, потускнели. И даже мысль о том, что рано утром они вылетят в Париж, почему-то не радовала…

***

Почти всю дорогу она проспала. Ей снились розовые слоны и голубые ослы. Чудесный детский сон, каких они видела сотни, а может, и тысячи, потому что за ночь ее могли посетить не один, а даже два, а то и три сна…

Соня же напротив – не спала. Она принимала активное участие в жизни самолета и его пассажиров, то есть разговаривала с соседкой, сидящей слева от нее, читала предложенные стюардессой журналы, постоянно подзывала ее к себе и просила то соку, то минеральной, то поесть… Несколько раз сходила в туалет, сказала дремлющей Норе, что она там даже успела сделать небольшую освежающую масочку на лице и даже снять тесный бюстгальтер… Словом, была неугомонна, суетлива, и совсем не походила на себя. И только под конец, когда уже самолет стал садиться на полосу, Нора поняла, что Соня перенесла этот полет с трудом, она, оказывается, больше всего на свете боится летать… Она просто старалась делать вид, что с ней все в порядке, в то время как сама испытывала муки ада, борясь с тошнотой и занимаясь поисками этой чудовищной дисгармонии…