Ольга Карпович - Пожалуйста, только живи! Страница 5

Рита натянула джинсы, влезла в рукава куртки и собиралась уже выйти в магазин, когда в дверь неожиданно позвонили. Звонок верещал и верещал, кажется, кто-то там, за дверью, прочно приклеился пальцем к кнопке. Мать почти стремительно, насколько это было возможно в ее амебном состоянии, выскочила из комнаты и замерла в дверном проеме, стиснув на груди руки – каждый неожиданный звонок в дверь она принимала за возможное возвращение отца. Рита щелкнула замком – и в прихожую ворвалась школьный завуч Татьяна Владимировна, прозванная любящими учениками Кобылой.

Прозвище довольно точно характеризовало внешность завучихи – гренадерского роста, жилистая и голенастая, с крупными лошадиными зубами, с тощей шеей – она и в самом деле была похожа на старую изъезженную рабочую клячу.

– Хромова! – рявкнула Кобыла с порога. – Я тебя предупреждала, Хромова, что ты допрыгаешься. Где журнал твоего класса?

«Ага, уже обнаружили, значит», – поняла Рита и, напустив на лицо самое безмятежное выражение, ответила:

– В учительской в шкафу, наверное, как обычно. А что случилось?

– Не смей мне лгать! – хлестко оборвала Татьяна Владимировна. – Ты прекрасно знаешь, что там его нет. Его украли. Нагло проникли в учительскую и украли. Ты украла! Глафира Петровна тебя видела!

– Видела что именно? – спокойно уточнила Маргарита. – Как я выносила журнал из школы? Тогда лжет именно она.

– Она видела тебя в школе во вторник вечером. А в среду выяснилось, что журнала нет. – Кобыла кипела негодованием и брызгала слюной. – Ты соображаешь, что ты сделала? Это официальный документ. Государственный документ, Хромова! И тебе это так не сойдет с рук. Чаша нашего терпения давно переполнилась! Ты позоришь всю школу. Завтра на экстренном педсовете я поставлю вопрос о твоем отчислении ребром. Хватит!

– Здесь какая-то ошибка, – дрожащим голосом вступила мать. – Моя дочь не могла этого сделать.

Кобыла, кажется, только теперь обратила на нее внимание. Она повела жилистой шеей, покосила налитым кровью мутным глазом и обратила поток своей праведной ярости теперь уже на Ритину мать.

– Елена Сергеевна, я глубоко уважаю вас как педагога. Бывшего педагога! Но то, как вы относитесь к воспитанию вашей дочери, просто преступно! Вы совершенно запустили ее, ребенок предоставлен самому себе. И меня ничуть не удивляет, что ваша дочь пошла по кривой дорожке!

Мать часто заморгала, губы ее затряслись, пальцы, вцепившиеся в края изношенной шали, задрожали.

– Да, да, я виновата, – шепотом заговорила она. – Я так виновата. Пожалуйста, Татьяна Владимировна.

Рита, до сих пор смотревшая на все происходящее с кривой ухмылкой, шумно выдохнула. Глаза ее угрожающе сузились. Видеть мать, хлюпавшую носом перед нагло отчитывавшей ее школьной стервой, было невыносимо. Острая жалость к ней, такой маленькой, беззащитной, больно колола где-то в горле. И становилось мучительно стыдно – за себя, за всю эту идиотскую аферу с журналом, за то, что допустила ситуацию, в которой мерзкая школьная стерва будет отчитывать ее мать как девчонку. Она просто обязана была прекратить это, защитить маму.

Маргарита шагнула к двери и распахнула ее:

– Убирайтесь отсюда! Из нашего дома! Быстро! Иначе я сейчас милицию вызову!

На впалых щеках Кобылы вспыхнули свекольные пятна. Она дважды распахнула и захлопнула рот, затем угрожающе прошипела:

– Ну все, Хромова, об этом ты точно пожалеешь. Если завтра к восьми утра журнал не будет в учительской… – Так и не закончив свою тираду, она наконец вымелась из квартиры и бодрым аллюром двинулась вниз по лестнице.

Как только дверь за завучихой закрылась, мать вцепилась в Ритины руки и, заикаясь, заговорила:

– Риточка, что же это такое? За что она нас так? Ритуша, отдай им этот журнал, я тебя прошу, отдай…

– Мам. – Рита устало обняла ее, стараясь силой своих рук остановить колотившую мать дрожь. – Нет у меня никакого журнала. Все будет хорошо. Успокойся, ладно? Просто успокойся!

Мать тряслась и рыдала еще полтора часа. В конце концов, отчаявшись успокоить ее самостоятельно, Рита набрала номер соседки Эсфири Леонидовны Розенфельд, психиатра на пенсии.

Эсфирь Леонидовна появилась в квартире через десять минут после звонка. Высокая сухощавая старуха с коротким ежиком седых волос и крупным, похожим на спелую грушу, носом, отмотавшая в свое время десятку в сталинских лагерях, Эсфирь Леонидовна была, пожалуй, единственным человеком, умевшим приводить мать в относительно спокойное состояние. Вот и сейчас, едва войдя в квартиру, она оттеснила Риту в сторону и прокаркала своим грубым прокуренным голосом:

– Елена, ты чего это удумала сырость разводить? Ты мне брось эту меланхолию живо! Ну, что там у тебя за вековая скорбь, рассказывай!

С этими словами старуха прошествовала в комнату к матери, держа наперевес потрепанный дерматиновый саквояж, и прикрыла за собой дверь. В следующие полчаса из-за двери доносились лишь приглушенные всхлипывания Елены Сергеевны и умиротворяющий басок железной старой карги. Рита рассеянно смотрела в окно. Во дворе трехлетняя Танечка из соседнего подъезда уныло ковыряла лопаткой почерневшие от дождей опавшие листья. Сосед Гриша методично обшаривал урны в поисках пустых бутылок – надеялся, бедолага, наскрести на опохмел.

Значит, долбаная тетя Глаша все же ее рассмотрела, соображала Рита. И не преминула настучать. Ясное дело, доказать им ничего не удастся. Впрочем, они и доказывать не станут, выпрут из школы по совокупности прегрешений. Да и хрен бы с ними, не пропаду. Только бы мать как-нибудь заболтать, а то ведь опять схватит какой-нибудь реактивный психоз на почве переживаний.

Надо было все-таки не полагаться на этих долбоклюев, а идти за журналом с Маратом. Ну, потеряли бы лишний день, зато сделали все наверняка. Марат бы не подвел. Из кожи вон вылез бы, а задержал сторожа во дворе. Марат, он…

– Ну, что ты там стоишь как памятник Ришелье? – гаркнула за спиной бесшумно появившаяся в комнате Эсфирь Леонидовна.

Рита обернулась, и старуха показала ей ампулу и шприц.

– Спит твоя многострадальная мамаша сном праведницы. Вколешь ей еще дозу через 12 часов. Справишься?

– Чего бы нет, – дернула плечами Рита. – Первый раз, что ли.

Соседка принесла с кухни чистую тарелку и аккуратно разложила на ней все необходимое для укола. Затем уселась на стул и выудила из помятой пачки «беломорину». Зажала кривыми искореженными пальцами спичку, чиркнула о коробок и пустила облако голубого дыма.

– Ты и в самом деле сперла этот журнал? – Эсфирь Леонидовна вскинула лохматые седые брови.

– А вам-то что? – огрызнулась Рита. – Или хотите на педсовете против меня свидетелем выступать?

– Маргарита, иди в жопу! – доброжелательно посоветовала старуха. – Просто интересно, зачем он тебе понадобился? Неужели тебя дома за плохие отметки ремнем охаживают?

Рита, не сдержавшись, фыркнула. Представить себе мать, гоняющуюся за Ритой по квартире с ремнем, было настолько нереально, что вспыхнувшая в голове абсурдная картина представлялась и в самом деле смешной.

Рита неопределенно повела подбородком и ответила:

– Просто так… скучно было.

Эсфирь Леонидовна кивнула и скривила губы:

– Ишь, Печорин Калужской области. Острых впечатлений, значит, ищешь? Или, может, хочется быть вожаком в компании, а? Зловещая репутация, власть над юными сердцами, мм? Наверняка ведь тебе нравится какой-нибудь поц, из ваших, вот ты и стараешься?

Маргаритины глаза угрожающе сузились:

– Ну а если и так, то что? – нехорошо усмехнулась она.

– Жалко. Умная девка, а тратишь жизнь на всякую хреновину! – отрезала старуха.

– Можете дать добрый совет, чем мне другим заняться? – с вежливой издевкой уточнила Рита. – Взяться за учебу, окончить школу с медалью – и что? Пойти убиваться на кирпичку за гроши? Или нарожать стадо сопляков и варить им щи?

– Добрые советы – не мой профиль, – презрительно возразила старая психиатриня. – А заняться ты могла хотя бы своей писаниной. Можешь не сверкать глазами, твоя мать – то еще трепло. Твое счастье, что из собеседников у нее только я. В чем ты совершенно права, так это в том, что здесь твои литературные начинания задаром никому не нужны. Или, может, скажешь, что вся твоя компания – ярые почитатели твоего таланта?

Рита отвела глаза, и Эсфирь Леонидовна победоносно кивнула.

– Именно что! Они и не знают про твои упражнения, потому что в вашей среде кропать ночами в блокнотик – недостаточно брутальное увлечение. Но, детка, мир, к счастью, не ограничивается нашим замшелым городишкой. Тебе уезжать отсюда нужно. Но пока что твои экзерсисы ведут к тому, что двинешься ты отсюда совершенно не в ту сторону. Скорее всего, куда-нибудь в сторону колонии для несовершеннолетних!

– Да бросьте, никогда я отсюда не свалю, – отмахнулась Маргарита. – У меня вон, – она мотнула головой в сторону соседней комнаты, – отягчающие обстоятельства покруче малолетнего ребенка. Я уеду, так она совсем вставать с кровати перестанет.