Ольга Морозова - Наваждение Страница 5

– Может быть. Но так получилось. – Я начал приходить в себя. – Теперь прощай по-настоящему. – Я снова посмотрел на неё, и сердце у меня сжалось от непрошенной жалости, от убогости этого жилища и безрадостности её существования. – Я заберу тебя отсюда, обязательно. Всё будет хорошо. Дай ручку.

Она покопалась в тумбочке и достала ручку и два клочка бумаги. Один она протянула мне, на другом что-то быстро нацарапала сама.

– Ты не забудешь?

– Никогда. – Я написал ей свой московский телефон и адрес.

– Возьми. – Она протянула мне свой кусок бумаги, и я увидел, что это тоже адрес, только немного странный. – Это мой адрес в деревне. Там точно знают, где меня найти… так ты обещаешь?

– Я не смогу забыть тебя, даже если захочу. – Мне казалось, что я говорю искренне. Но в ту ночь иллюзии мои развеялись, и я увидел вещи в их истинном свете, хотя это и не помешало мне в дальнейшем выполнить обещание: я не забыл. Я просто не смог забыть, несмотря на то, что действительность оказалась намного зауряднее и банальнее, чем я её представлял. А кто сказал, что она должна быть другой?

В конце концов, наша память не спрашивает нас, что сохранить, а что уничтожить. Некоторые вещи не зависят от нашей воли, и нам остаётся только принять их такими, как есть, не задаваясь вопросами «зачем» и «почему».

Мой сосед бодрствовал, когда я пришёл, хотя было раннее утро. Гашиш немного кружил голову, но в целом я пришёл в себя. На столе стояла бутылка виски и рюмка, из которой Женя потихоньку потягивал виски.

– Ты как? – Он задал мне вопрос, не поворачивая головы.

– Нормально. Чего не спишь?

– Неохота. Садись, посидим.

Я взял рюмку и плеснул виски себе. Мне не хотелось, чтобы он заметил, что я под кайфом.

Понемногу мы разговорились. Женя оказался сыном каких-то шишек, он не стал уточнять, каких, а я не настаивал. Кажется, он немного стеснялся этого, и меня это подкупило. Он говорил, что многие ищут корысть в дружбе с ним, засыпают его просьбами, едва успев познакомиться, а ему это претит. Он был замкнутым парнем, и тяжело сходился с людьми, а из-за родителей близких друзей у него совсем не было. Я посочувствовал ему, потому что сам никогда не имел таких проблем.

Женя признался мне, что Куба ему очень понравилась, он спросил про мой очерк, и я неопределённо повертел рукой.

– Да так… не очень пошло, если честно. Сам не знаю, почему.

Всё это время я усиленно думал, рассказать ему про Терезу, или нет, так как желание поделиться хоть с кем-то буквально снедало меня. Но потом здравый смысл взял верх, и я решил молчать. В конце концов, он мог оказаться доносчиком, и шепнуть кому следует о моей связи, а это ни к чему. В принципе, ничего криминального здесь не было, но никогда не знаешь, как это могут повернуть те, к кому попадут сведения.

Мы допили бутылку, посидели ещё, любуясь предрассветным городом, и легли спать. Утром мы прошлись по магазинам, купили подарки, поснимали немного, и отправились в отель, собирать вещи.

Чем дальше я удалялся от Острова Свободы, тем в более удалённый уголок памяти перемещались воспоминания. Я ещё грустил, но свидание с родиной будоражило меня. Я вдруг отчётливо понял, что никогда не вернусь сюда, и никогда не увижу больше Терезу. Это попросту невозможно. Эта мысль была такой ясной, что я даже вздохнул с облегчение, как будто сбросил с плеч тяжёлый груз. Слишком много «но» стояло между нами. Слишком разным мирам мы принадлежали, и я чувствовал, что мне не под силу с этим справиться. Может, я недостаточно сильно любил её? Возможно. Всё перепуталось у меня в голове, и я уже ничего не мог сказать наверняка. Но теперь-то я твёрдо знаю, что просто предал её в тот миг, когда самолёт оторвал колёса от взлётной полосы. Я смалодушничал, прикрывшись трудностями общения, огромными расстояниями, лежавшими между нами, и просто отказался от Терезы и своей любви. Тогда я думал, что это единственно правильное решение, продиктованное безысходностью и самим нашим существованием. Но, очевидно, за всё в жизни придётся заплатить рано или поздно, какими бы благими намерениями ни были продиктованы наши так называемые разумные поступки. Предательство всегда останется предательством, в какие бы нарядные одежды ни рядилось.

Воспоминания чередой проходили перед моими глазами, а я присел на скамейку и снова закурил. Девушка, которая вызвала призраков из моей памяти, сидела напротив меня и разговаривала по телефону. Я убеждал себя, что этого не может быть, что прошло больше двадцати лет, и Тереза давно не молодая девушка, но сердце моё учащённо билось. Девушке, привлёкшей моё внимание, было не больше двадцати пяти, но мне показалось, что это Тереза внезапно предстала перед моими глазами, чтобы спросить, почему я не забрал её с собой? Я не знаю, точно ли я помнил её лицо, потому что не смог бы извлечь его из памяти произвольно, но, увидев это лицо, мне показалось, что я не мог ошибиться: сходство было потрясающим. Конечно, не могло быть, чтобы она имела хоть какое-то отношение к Терезе, это просто невозможно, но… извечное но.

Все события моей молодости вдруг поднялись со дна памяти, и я понял, что никогда и не забывал их. Я смотрел на девушку, она говорила по телефону. Я слышал лёгкий акцент, она смеялась, бросая на меня косые взгляды, в которых читалось недовольство. Я понял, что она думает, что я прислушиваюсь к её разговору, и мне стало неловко. Я встал и пошёл домой: хватит будить призраков, добром это не закончится. Я сделал невероятное усилие над собой, чтобы не обернуться и не посмотреть на неё. Какое-то время её голос ещё доносился до меня, а потом шум улицы заглушил его.

Дома я заварил кофе трясущимися руками, они всегда немного дрожали, когда я волновался: у меня проблемы с сердцем. Я выпил пару чашек и лёг на диван. Оказалось, что не так легко избавиться от своих демонов.

Что же было потом? А потом почти ничего не было. То есть, конечно, было, но всё это можно назвать одним словом: суета сует.

Я написал дрянной очерк, пафосный и фальшивый, но насквозь проникнутый духом патриотизма. Лучшим он, конечно, не стал, но меня похвалили и выставили «отлично». И на том спасибо.

В передовую газету я, разумеется, не попал, но зато поступил в аспирантуру и одновременно работал внештатным корреспондентом в заштатной газетёнке.

С Женей мы поддерживали приятельские отношения, я мог бы называться его единственным близким другом. В определённый момент, несмотря на все мои возражения, он помог мне попасть в редакцию довольно приличного журнала, где я получал хорошие по тем временам деньги. Аспирантуру я благополучно закончил, написал кандидатскую, и остался преподавать в университете.

Самого Женьку отец пристроил куда-то в госучреждение с перспективой карьерного роста. Так мы и катились по жизни, скорее по инерции, лишённые страстей и наивно полагавшие, что теперь-то застрахованы от неприятных случайностей. Мы ценили стабильность и устойчивость нашего растительного существования, даже не подозревая, что это колосс на глиняных ногах.

Погоня за должностями и зарплатами поглотила нас целиком, не оставляя места ни для чего другого. Я женился на сестре Жени, Насте, наполовину по расчёту, наполовину по любви. Настя нравилась мне, она была симпатичной и весёлой девушкой, да и Женя весьма недвусмысленно дал мне понять, что не против видеть меня своим родственником. И я подумал: а почему бы и нет? После Терезы я уже не мог, как ни пытался, испытывать такую страсть, и по большому счёту мне было всё равно. А с Настей мне было хорошо, она тепло относилась ко мне, и я подозревал, что она меня искренне любит.

Мы сыграли свадьбу, родители Насти сделали нам квартиру, где мы и поселились сразу после торжества. Сначала всё шло хорошо, и я мог бы назвать себя счастливым. У нас родился сын, Матвей. Настя была просто сумасшедшей матерью.

У меня давно сменился и адрес и телефон, и я совершенно не рисковал получить весточку от Терезы. Иногда хандра накатывала на меня, но я успешно с ней боролся с помощью травки, которую доставал мне один приятель по страшному секрету. Но я никогда не переходил черту, и это моё увлечение так и осталось тайной для моих родных.

Потом случилась перестройка, и всё пошло кувырком. Женины родители лишились своих постов, и стали самыми обычными пенсионерами. Сам Женя каким-то чудом удержался, но сильно потерял в заработке. Журнал, где я работал, тоже дышал на ладан, и я был вынужден уйти оттуда. Настя работала врачом в детской больнице, имея мизерный заработок, и я подрабатывал, где только мог: и таксистом, и грузчиком, и писал статейки для всех подряд изданий, что-то перепродавал, не бросая, однако, преподавательскую деятельность. А потом мы с Женькой взяли кредит и открыли своё дело – типографию. Потом начали издавать журнал и немного заниматься недвижимостью.

Неожиданно занятие недвижимостью стало приносить неплохой доход, и мы смогли расшириться. Вскоре это занятие стало основным источником наших доходов, а типография и журнал – что-то вроде хобби. Хотя они не были совсем убыточными, но, по сравнению с сектором недвижимости, доходы от этой деятельности были мизерными. Но это было единственное, что приносило мне хоть какое-то удовольствие, и связывало меня с моей профессией, поэтому я не мог согласиться продать эту часть бизнеса. Женька махнул на меня рукой, и так мы и существовали долгие годы.