Светлана Сухомизская - Год лягушки Страница 5

– Ну, во-первых, ты, это я понимаю. А второй кто? – с надеждой спросила я.

– Да тот портрет, что висит у тебя над диваном, потому что других мужиков в твоей жизни не будет!

И Катька посмотрела на меня круглыми глазами. Под ее укоризненным взглядом я положила недоеденную пастилу прямо на стол и хрипло спросила:

– Ну, и что же мне тогда делать?

Лицо Катьки озарилось торжеством.

– Щас объясню! Вот смотри. Есть два типа женского поведения: Царевна-Лягушка и Золушка. Понятно?

– Ну… Примерно.

– Ничего тебе не понятно! Два типа – два жизненных сценария. Первый! Ты сидишь в болоте, вся зеленая и бородавчатая, и ждешь, когда к тебе ненароком залетит стрела, а за ней припрется какой-нибудь Иван-Царевич – и еще неизвестно, может, страшный, как моя судьба, а обычно еще и дурак такой, что от его разговоров цветы вянут и мухи дохнут, при всем том доволен собой, считает себя Аполлоном Бельведерским и твоим благодетелем, даже если стреляет у тебя денег на курево, напивается при любом удобном случае и изменяет тебе с каждой заразой, которая согласна очутиться с ним в одной койке! Можешь себе сколько угодно превращаться в Василису Прекрасную, печь хлеб, вышивать крестиком и плясать, помахивая рукавами – толку от этого никакого.

Нарисовав эту душераздирающую картину, Катька уставилась на меня, ожидая, очевидно, что я от ужаса ударюсь в слезы или, на худой конец, жалобно заскулю и задрожу, поскрипывая зубами. Но я вместо этого только взяла свою пустую чашку и безуспешно попыталась глотнуть из нее. Катька хмыкнула и продолжила:

– И второй сценарий! Берешь, как Золушка, судьбу в свои руки – и вперед, на бал! Побольше уверенности в себе, разумная доля таинственности, интрига какая-нибудь несложная – и принц в твоих руках! Главное – не перемудрить с исчезновениями и туфельками, а то принц – парень не семи пядей во лбу, заблудится в трех соснах, и придется самой за ним носиться, делая при этом вид, будто ваша встреча – не более, чем счастливая случайность.

– Не забывай, у Золушки был крупный блат в лице феи-крестной, – мрачно заметила я.

– Ты понимаешь все слишком буквально! Речь же не о сказках, а о моделях поведения! Довольно квакать посреди болота! Пора действовать!

– Завтра же начну! – заверила я Катьку, чтобы отвязаться, и, грациозно, как дрессированный слон, сменила тему: – Расскажи-ка лучше, кого вы с Маратом собираетесь пригласить на свадьбу…

…В пять утра, зевая с риском вывихнуть челюсть, я разложила кресло-кровать для Кати и диван для себя. Передвигаться по комнате теперь можно было только перелезая с одного предмета мебели на другой.

Даже забравшись под одеяло, Катька не оставляла попыток посеять в моей непутевой голове что-нибудь разумное, доброе, вечное. Сон оборвал ее речь на середине фразы, а я отправилась на кухню, чтобы посмотреть, не осталось ли что-нибудь съедобное неубранным в холодильник, а заодно проверить, не завалялась ли где-нибудь – ну, вдруг! – позабытая пачка сигарет.

Конечно, сигарет не нашлось. Вокруг, сколько хватало глаз, раскинулись только горы немытой посуды. На краю кухонного стола, между грязных ножей и вилок, рядом с лужицей кетчупа, лежала Катькина волшебная книжица. Сама не зная зачем, я взяла ее и раскрыла наугад.

«Беспорядок на кухне часто отражает беспорядочное состояние финансов семьи, поскольку кухня в целом связана с элементом Воды, символизирующим благосостояние. Поэтому важно не загромождать кухню посторонними предметами и содержать рабочие поверхности в чистоте».

Пораженная тонкостью этого наблюдения, я перевернула страницу.

«Вода, спускаемая из туалетного бачка, вступает в конфликт с огненной энергией плиты».

И тогда я поняла, что учение фэн-шуй всесильно, потому что оно верно.

3

Странный звук приплыл из темноты. Какой-то отвратительный треск или скрежет. Звук знакомый до боли, но почему-то я никак не могла вспомнить, что именно он означает. Хотелось посмотреть, что случилось, но веки отказывались подниматься. Я сделала попытку привстать, но тело мне не подчинилось. Вместо этого оно перевернулось на другой бок и, накрывшись с головой, поплотнее закуталось в одеяло – холодно все-таки в комнате, зима! Противный звук стал глуше, а потом и совсем смолк.

И приснился мне старый сон, много раз виденный, но давно, много лет уже не снившийся. Будто иду я по школьному коридору второго этажа, на правом рукаве красная повязка дежурной по школе – мимо меня, словно пули, проносятся младшеклассники – сворачиваю в рекреацию, и оказываюсь в актовом зале. В реальности такого произойти не могло: чтобы попасть в актовый зал нужно было спуститься на первый этаж, пройти по соединительной галерее в другой корпус школы и там снова подняться на второй этаж, – но пространственная нестыковка во сне кажется правильной и сама собой разумеющейся. Актовый зал до краев полон народа – все кресла заняты, в проходах стоят, кое-кто даже, отдернув шторы, сидит на подоконниках… А со сцены, затянутой по заднику невесть откуда взявшимися золотыми драпировками, во всю мощь гремит музыка – и сердце мое сладко замирает. Без малейших усилий протиснувшись сквозь толпу, я оказываюсь возле самого края сцены и, задрав голову вверх, смотрю на выступающих. Курносый блондинчик с гитарой лукаво подмигивает мне, но я не обращаю на него внимания, я смотрю во все глаза на солиста, томно прохаживающегося вокруг микрофонной стойки. Черные кудри по плечам, на плечах кожаная куртка с погончиками… Губы тронуты легкой усмешкой и сиреневатым перламутром, разноцветные глаза – правый карий, левый зеленый – смотрят лукаво, и все тает, тает внутри… Он замечает меня, подходит к самому краю сцены и протягивает мне руки…

– Черт побери! Господи! – взвизгивает кто-то над самым моим ухом.

Сон лопается, словно мыльный пузырь.

Я села на постели, широко раскрыв глаза. В комнате светло!

Издав придушенный возглас ужаса и отчаяния, я скатилась с дивана на пол.

По комнате, спотыкаясь о собственные ноги и стукаясь обо все углы носилась Катька.

Будильник, звонок которого я не узнала сквозь сон, злорадно показывал десять часов.

– Уже час, как я должна быть в больнице, а я что?! Ужас, ужас! – причитала Катька, лихорадочно перебирая номера в памяти своего мобильника. – Шеф с меня голову снимет.

Я подумала о собственном начальстве и содрогнулась:

– Тебе повезло. С меня снимут скальп, причем живьем.

На этой жизнеутверждающей ноте приятная беседа закончилась и начались лихорадочные сборы, сопровождаемые обычными, я бы даже сказала рядовыми событиями: поломкой ногтей и одновременным бесследным исчезновением маникюрных ножниц и пилок, попаданием туши в глаза, а губной помады на одежду, пропажей расчески, еще минуту назад спокойно лежавшей на своем месте… Как всегда в последний момент обнаруживалось, что на одежде, брошенной вчера как попало, появились складки, разгладить которые без утюга невозможно, сапоги, не почищенные с вечера, покрыты жуткими брызгами и разводами, а времени на глажку и мытье, разумеется, нет. Про страшную проблему колготок, оказывавшихся, как назло, либо драными, либо грязными, и говорить не хочется. Воздух в квартире раскалился – не столько от четырех зажженных для тепла газовых конфорок на плите, сколько от воплей, стонов и скрежета зубовного, которые, кажется, отнимали времени даже больше, чем сами сборы.

Наполовину натянув единственные чистые колготки колготки – левая нога одета, правая колготина в руках, неловко пытающихся зашить дыру на пятке, – я пыталась дозвониться до Аглаи. Набрав номер, я зажимала мобильник между плечом и ухом и, ожидая соединения, делала несколько стежков. Когда неприятный женский голос в шестой или седьмой раз сообщил мне, что абонент недоступен или находится вне зоны действия сети, я бросила мобильник в сумку и вздохнула. Позвонить по городскому телефону я не могла – звонки в наш с Аглаей кабинет шли через секретаршу, а мне совсем не хотелось, чтобы о моем звонке донесли куда следует, то есть кому надо. Не редакция журнала, а гестапо какое-то…

Судьба моя с каждой минутой представлялась мне все менее завидной, а увольнение – все более реальным.

Я снова вздохнула, отрезала нитку и, воткнув иголку в кусок паралона, натянула колготки полностью. Огляделась по сторонам в поисках юбки, чертыхнулась, обнаружив, что все это время сидела на ней, и случайно бросив взгляд на пробковую доску, с изумлением прочитала новый лозунг:

«Дворцы – лягушкам!»

Разрази меня гром, если я помнила, когда успела заменить антиникотиновое нравоучение на революционный призыв в пользу земноводных. К сожалению, времени на воспоминания не было. Времени не было даже на чай и сигарету. Сигареты, впрочем, не было тоже.

Перед самым выходом между мной и Катькой произошла короткая, но ожесточенная перепалка. Случилась она в тот момент, когда я тихо и благонравно надела ботинки на толстой рифленой подошве и принялась завязывать шнурки, надеясь, что Катька в спешке не обратит на мою обувь внимания. Но она обратила. И грозно спросила: