Александр Юк - Четыре четверти. Взрослая хроника школьной любви Страница 5

После занятий Машу задержала классная. Ольга Николаевна собирала разведданные и заносила их в журнал и свое личное досье на подопечных: телефоны, адреса, явки, пароли… Машка давала показания с полчаса. Инга терпеливо подпирала тяжелую умную голову ладонями – ждала ее, чтобы возвращаться из школы вместе. Их дома росли друг напротив друга, и девчонки, встречаясь поутру по дороге в школу, могли спорить, кто кого пересидел вчера за задачами, апеллируя к не гаснувшим в ночной глубине окнам.

Народ расползся по своим домашним норам. Девчонки вышли на школьный двор. Откуда возле них возник Граф, никто не понял. Он пристроился со стороны Маши, но подружки продолжали щебетать, игнорируя присутствие третьего. Граф чуть отстал. И тут на Машин кейс сзади обрушился удар такой сокрушительной силы, что, держи она его покрепче, или ручка осталась бы у нее в руке, или рука ее растянулась бы до земли. В их школе такие шутки ребята переросли в классе восьмом-девятом. Эти, видимо, были с запоздалым развитием.

Инга обернулась, готовая выпустить свой раздвоенный змеиный язык, но Маша, сжав ее локоть, прошептала на ухо:

– Не замечаем. Сам выбил – сам притащит.

Они завернули за угол школы, где две обесцвеченные девчонки из Зинкиной компании курили, время от времени выглядывая, не идет ли кто из учителей. Инга под руку с Машей, холодно качнув головой, прошествовала мимо. Следом на почтительном расстоянии за ними плелся Граф с дамским кейсом в руке. Когда он поравнялся с курилками, те прыснули со смеху.

Маша с Ингой успели дойти до метро, а Граф все не нагонял их.

– А что, если не принесет, – беспокоилась Инга, пытаясь по-шпионски оглянуться и определить, идет ли «хвост».

Маша всякий раз одергивала ее:

– Держи характер. Принесет. Никуда не денется.

Они спустились вниз. Граф подошел, когда уже поезд наезжал на платформу:

– На. Дальше сама. Мне в другую сторону.

– Спасибо, что поднес. До свидания, Лева.

Руку она, наверное, все же немного потянула. Пластиковый кейс был небольшой, но тяжелый, и тащить его было неудобно.

Дома Маша выложила свою ношу на письменный стол. Слава богу, нигде не треснул. Она раскрыла замки и откинула крышку. На ложе из учебников и тетрадей отдыхал натуральный красный кирпич.

Маша наклонилась над раковиной в школьном туалете и, зажмурив веки, брызгала в лицо холодной водой, приводя себя в чувства. Вчера (собственно, сегодня) она заснула в начале третьего: закопалась в информатике, застряв с языком Ассемблер, на котором уже сегодня надо было писать программы, а она только-только добыла справочник и учебник. Весь первый урок предательски слипались глаза. От холодных брызг по телу пробегала дрожь, зато сонливость отступала. Она попыталась распрямиться, но свисающая коса, за что-то зацепившись, застряла. Маша попробовала высвободить на ощупь волосы и наткнулась на чью-то ногу, прижавшую косу к умывальнику.

– Ой, девочки, осторожно. Здесь моя коса.

Маша заставила себя разлепить глаза и разглядела, как Зинка выставляет мелкую девчушку класса из седьмого, красившую глаза перед зеркалом, вон из туалета и зачем-то подпирает дверь изнутри шваброй. Не поднимая головы, Маша могла увидеть совсем немного, но в девице, прижавшей ногой ее волосы, она опознала одну из вчерашних куривших на улице одноклассниц. Она хотела отстранить ее, но в этот момент кто-то крепко схватил ее сзади за руки.

– Девчонки! Вы что?! – Маша еще не испугалась, потому что не могла понять, что происходит.

Зинка развернулась к Маше:

– Ты, потаскуха питерская, эти штучки здесь брось. А то покатишь живо назад, откуда ты такая шустрая прибыла. Тут только наши мальчики. Твоими здесь и не пахло. Если так жеребца хочется, вон можешь Лошака захомутать. Разрешаю. Хорошо поняла?

– Не собираюсь понимать, – Маша дернулась, но только вскрикнула невольно от боли: сделать ничего не смогла.

– Ну, придется тогда глупенькую поучить уму-разуму. Девочки, обратим беспутную в монашки. Пусть замаливает грехи.

Что-то сверкнуло в руке у Зинки, и Маша скорее догадалась, чем разглядела – ножницы.

– Посмотрим, кто теперь на тебя позарится…

В этот момент кто-то попытался попасть в туалет. Швабра устояла.

Зинка на какое-то время застыла, задавая паузу, но, успокоившись, вновь повернулась к Маше и подошла вплотную. Та, что держала ее сзади за руки, до боли стиснула Маше запястья. Она рванулась, уже не обращая внимания ни на рвущиеся в корнях волосы, ни на вздернутые вверх выкрученные руки, но только еще отчетливее ощутила свое бессилие.

Удар, потрясший дверь, отбросил переломившуюся пополам швабру. Ручка ударилась о кафель, и плитка с дребезгом посыпалась на пол. Маша почувствовала, что ее уже никто не удерживает, и выпрямилась, хватаясь руками за затылок. Надя Гаврилина смотрела на Зинку в упор:

– Вы чего здесь заперлись? Что у вас тут происходит?

– Все в порядке, Гаврош, – обращаясь к Надьке, Зинка старалась продемонстрировать уверенность, которой на самом деле в этот момент ей явно недоставало. – Ты свободна. Мы сами разберемся.

Ножницы из рук Зинки уже исчезли, но две белокурые девицы по-прежнему перегораживали Маше дорогу к выходу.

– Что еще за разборки? – Надюха явно не собиралась уходить. – Зинка, ты мне не нравишься.

– Все путем. Новенькой девочке надо кое-что объяснить. Прописка у нас. Не лезь, Гаврош. Мы ведь ваших не трогаем.

Надька решительно взяла Машу за руку и потянула к себе:

– Барышева тоже наша! Заруби себе на носу, Зинка. И не дай бог, я вас еще хоть раз с чем-то таким застукаю…

В это время в туалетную комнату вошла Инга.

– Забери ее, – Надя передала ей Машу.

Химические блондинки расступились, и Маша с Ингой выскочили в коридор, налетев на Маму-Олю. Ольга Николаевна проводила взглядом убегающих девчонок и зашла в туалет, прикрывая за собой дверь.

Маша бросилась на лестницу и рванула вверх, едва не снеся Лошака, и, только упершись в пятый этаж, забилась в угол, зажав, чтобы не разреветься, рот. Инга подбежала сзади и стала гладить по и без того болевшей голове:

– Ты чего, Машенька? Что случилось?

– Отстаньте вы все от меня! Никого не хочу видеть. Никто мне не нужен и ничего мне от вас не нужно. Ноги моей больше не будет в вашей школе. Оставьте меня все в покое, наконец.

Сережка Лошадинов, отстранив аккуратно Ингу, повернул Машу к себе и тихонько прижал к своему плечу:

– Поплакай – так лучше. Ты не бойся – поплакай. А тебя в обиду здесь никто не даст. Мы своих не бросаем.

Машка уткнулась ему в пиджак и заревела.

В этот день после окончания всех уроков Мама-Оля остановила задавленную, ощетинившуюся Машу.