Наталия Рощина - Все будет хорошо, или Свободный плен Страница 5

Невысокий, коренастый, светловолосый, черноглазый, он умел быть неотразимым. У него был свой шарм. Он держался уверенно и наверняка подкупал именно этим. Ведь интуитивно женщина, выбирая между красавчиком и уверенным в себе мужчиной, остановится на последнем.

Когда, после такого длительного пребывания вместе, от романтики первых месяцев ничего не осталось, Лита почувствовала себя опустошенной, обессиленной. Пьяные философские монологи Игоря стали нормой жизни. Это настолько не укладывалось в голове, что поначалу Лита принимала происходящее за временный сбой. Все должно было наладиться. Она оправдывала его выходки неприятностями на работе, потерей отца и испорченными с давних пор отношениями с матерью. Но запои становились все длиннее и страшнее. Он превращался в существо, обросшее щетиной и лакающее водку прямо из горлышка. Однажды, прижимая бутылку к губам, он даже расколол передний зуб, настолько сильной была дрожь в руках. Когда водка заканчивалась, он зверел, разбрасывал все, что попадалось на пути. Орал, что она бесчувственная сука, которой трудно спуститься в магазин и облегчить его страдания. Тогда Лита закрывалась в ванной, ожидая, пока он уймется. Чаще он выталкивал ее на лестницу, засовывая ей деньги в ладонь. Объяснять, что с ними делать, не утруждался. Испытывая отвращение к себе, Лита покупала ему бутылку. Он завороженно брал ее и шел на кухню. Такое безумие длилось несколько дней. Все это время Лита была рядом, потому что идти к родителям было стыдно, да и оставлять Игоря одного боялась. Вызывать врача Игорь не давал. Он в бешенстве кричал, что ни один человек не увидит его в таком состоянии, что ему несложно самому привести себя в порядок. Она делала ему нужные уколы, ставила капельницы. Готовила диетическую еду, когда начиналось почечное обострение после невероятной дозы выпитого. Игорь приходил в себя несколько дней. На кафедре, где он учился в аспирантуре, стали с недовольством реагировать на простои в его работе. Диссертация стояла на месте. Научный руководитель не знал, что и думать: талантливый ученик не желал никаких продвижений. Лита безрезультатно пыталась обратить его внимание на положение вещей. Скользнев, как всегда, отмахивался.

– Творческая работа не терпит давления. Оставьте меня в покое, и я в кратчайшие сроки все доделаю, – недовольно ворчал он.

Надежда на победу разума становилась все слабее. Уговоры, угрозы не действовали. Паузы между повторяющимися безумствами становились все короче. Круг их знакомств суживался: старые друзья вежливо уклонялись от общения. Последнее время каждая встреча заканчивалась созерцанием пьяного в стельку Игоря и молчаливого укора в глазах Литы.

– Почему? – в очередной раз спрашивала она на следующий день, когда с протрезвевшим, но вялым и апатичным, с ним можно было общаться. – Ты превращаешься в рядового пьяницу! Что тебя гложет? Игорь, милый, я отказываюсь что-либо понимать.

– Не драматизируй, немного не рассчитал мужик, делов-то, – попивая крепкий кофе, процедил Скользнев. Голова раскалывалась, на приготовленный завтрак было тошно смотреть. Хотелось холодного пива и тишины, а Лита, как всегда, затевает расследование.

– Никакого мужика я давно не вижу, – дрожащими губами сказала она и вышла из кухни, тихо прикрыв за собой дверь. – Что-то в штанах и только.

Пустая трата несущегося вспять времени, именно так. Сначала оно остановилось в растерянности, а теперь стремительно помчалось в прошлое. Туда, где двое молодых и красивых людей были счастливы. Именно эти воспоминания поддерживали Литу. Не видя смысла, логики в происходящем, она цеплялась за светлые, радостные мгновения из той жизни, в которой она любила его. Наконец она сдалась. Их не связывал штамп в паспорте. Этот момент был оговорен в самом начале романа. Игорь сказал, что официальность убьет романтику, она безропотно согласилась, чем невероятно огорчила своих родителей. Они не могли поверить, что такая форма отношений устраивает их дочь, однако смирились с ее выбором. Тем не менее она прожила в этом союзе семь лет, три года из которых превратились в самоистязание. Ее нервы были расшатаны постоянным страхом за жизнь Игоря. Любви уже не было – только жалость, сострадание, ответственность за человека, с которым прожито столько времени. Лита долго ждала, прежде чем заставила себя уйти. Даже тогда, когда она говорила «прощайте» матери Игоря, она не могла поверить, что все-таки решилась вырваться из паутины собственных обязательств. В душе она надеялась, что он одумается, ведь от угроз она перешла к действиям.

Даже лежа на горячей гальке, в плещущемся прибое она слышала бесконечный телефонный звонок. Звук доносился издалека, мистически вливаясь в размеренный ритм волн. После последнего разговора с матерью Игоря, вернувшись к родителям, она не подходила к телефону. Он трезвонил днем и ночью, пока Лита не выдернула провод из розетки. Она словно разорвала последнюю связующую их нить. Возвращаться в жалкое существование не хотела. Она рождена не для этого. Хватит занимать не свое место! Ей даже пришла в голову мысль, что из-за ее постоянного присутствия рядом ему было не по себе. Она не та женщина, которая ему нужна. Теперь, освободившись, он сможет остановиться. Хоть бы это оказалось правдой! Спасение его души было для Литы важнее удовлетворения собственного честолюбия. Пусть прекратятся его страдания, свою боль она запрячет от всех и от себя самой.

Лита впала в оцепенение. Прошлое не хотело ее отпускать. Должно произойти что-то значительное, что отгонит навсегда мрачные призраки. Не остановится же ее жизнь теперь? Скоро ей исполнится двадцать шесть и что-то обязательно произойдет, необыкновенное, как ее имя. Это всегда говорили родители. А она привыкла им безоговорочно верить. Они тоже заждались знаменательных событий в жизни единственной дочери.

Рождение малышки внесло в жизнь Богдановых приятные заботы. Молодые родители с радостью окунулись в каждодневные, изматывающие и одновременно придающие силы заботы о дочке. Постепенно наладился ритм, полностью подстроенный под потребности беззащитного комочка. В семье никак не могли выбрать имя для своей принцессы. Только через два месяца отец пошел в загс регистрировать маленького человечка. На семейном совете наконец пришли к соглашению. Кроха родилась тридцатого сентября. Мама и бабушка логично хотели назвать малышку Софьей, дед – Ксенией, он не придерживался никаких календарей. Отец загадочно улыбался. Он говорил, что еще раздумывает, кому отдать свой голос. Еще раз просмотрев церковный календарь, книгу толкования имен, все-таки остановились на Софье. Регистрировать малышку поручили отцу. Каково же было изумление домочадцев, когда, раскрыв свидетельство о рождении, они прочли: Богданова Аэлита Владимировна. После молчания, достойного пера Гоголя, прорезался праведный гнев возмущенной бабушки.