Софи Андрески - Мой гарем Страница 5

Но больше всего я переживаю за свои ресницы. У меня сказочно длинные, изумительно изогнутые ресницы, которые я покрываю тушью, пока тень от них не начинает затенять скулы, если свет падает правильно. Честно говоря, ресницы — самое красивое во мне. Меня все время спрашивают, настоящие ли они. А чтобы они и оставались настоящими, вечером мне обязательно нужно смывать косметику. Тут уж ничего не поделаешь, иначе они сломаются и я останусь без моей красоты, а случайный перепихон того не стоит.

Но как смыть косметику в ванной у мужчины? Может быть, у любителей случайных связей в ванной стоят женские лосьоны? А если нет? Это все так сложно. Тут многое нужно обдумать. Поэтому теория уже не помогает, надо переходить к практике. Макгайфер должен взять меня с собой на охоту и раскрыть все тайные законы джунглей быстротрахов. Я заманиваю его в свои сети, хвалю его богатый опыт, восторгаюсь его атлетическим телосложением, спрашиваю его мнения, смеюсь над его шутками, терпеливо выслушиваю, как он в который раз рассказывает историю про вагинальные таблетки, и наконец как-то в субботу достигаю своей цели. Мы договариваемся.

Я намекнула ему, что хотела бы посмотреть, как мастер быстрострела выходит на охоту, обещала ему сидеть незаметно и не мешать, и к тому же оплатить всю его выпивку. И тут он внезапно согласился, отказаться он не смог.

Я оделась не очень сексуально, чтобы женщины, за которыми будет ухлестывать Макгайфер, не углядели во мне конкуренции. Я так волнуюсь. Но ничего не происходит. Макгайфер стоит у стойки бара и пьет стакан за стаканом. Да, этот вечер дорого мне обойдется. Тут к нему подходит высокая блондинка.

— Привет, — говорит Макгайфер.

— Отвали! — говорит блондинка и уходит.

Кажется, Макгайфер уменьшается в размерах. Вскоре он сидит за барной стойкой, Как гном, потерявший свою Белоснежку. Девушке-бармену эта ситуация, очевидно, знакома, потому что она, не говоря ничего, ставит перед ним стакан за стаканом. В какой-то момент мне это надоедает, я расплачиваюсь, беру такси и еду домой. Водитель — белокурый, как швед. Он очень мил.

— Ну, — произносит он через какое-то время, — собственно, я сейчас свободен. Может быть, пойдем еще выпьем? Вы так мило смеетесь.

Я настораживаюсь и вдруг понимаю, что вот он, долгожданный момент.

— Почему бы и нет, — говорю я.

На первый раз хватит. Все остальное и так получится.

Под крышами Ниццы

Послышалось тихое шуршание. Казалось, огромный жук медленно разъедает камень. Звук донесся из-за вычурной балюстрады, выложенной зеленой изразцовой плиткой, и сразу затих. Потом шуршание послышалось во второй раз, и звук воплотился. Из-за парапета показалась рука, ладонь потянулась к колену, прижатому к плитке. Свет фонаря падал на черный латекс, подчеркивавший очертания тела. Послышался вздох, стук фонарика о кафель, и дело было сделано. На балконе стояла молодая женщина. Она потянулась и размяла руки, болевшие от трудного подъема по балюстрадам, уступам стен и вьющимся растениям.

— Санни, — пробормотала она, — моложе ты не становишься. В тридцать ты дойдешь до того, что начнешь пользоваться лифтом.

Она еще раз оглянулась на сад — широкие дорожки, усыпанные гравием, заросшие цветами клумбы, из которых к ней тянулись темно-красные цветы. Ей хотелось постоять еще немного и посмотреть на сад.

Там, где она жила, такого не было.

Там, где она жила, между камнями мостовой пробивалась сорная трава, а постаревшие женщины, у которых уже много лет не было секса, выращивали маленькие жал-кис растеньица в пыльных цветочных горшках. И чем иссушеннее становилась владелица, тем иссушеннее становились и ее цветы.

А здесь во всем была разлита сила. Цветы показались ей очень жадными, они обвивали друг друга и высасывали все, что им нужно, из влажной земли. Цветущие кусты с налитыми ростками впивались друг в друга, их ветки переплетались, вызывая скабрезные ассоциации. Санни не удивилась бы, услышь она из сада, чей тяжелый сладковатый запах доносился и сюда, многоголосое постанывание, короткие резкие всхлипы розовых закрывшихся цветков рододендрона и глуховатые, почти хриплые стоны из затянутого тиной пруда, в котором, словно огромные соски, плавали кувшинки.

Санни покачала головой и провела рукой по лбу. Если она хочет и дальше успешно выполнять работу, придется контролировать свою буйную фантазию, иначе есть шанс превратиться в одну из тех плаксивых женщин из ее квартала, которые разговаривали со своими геранями, словно из бутонов смотрели их покойные мужья.

Санни еще раз сосредоточенно взглянула на разрыхленные граблями дорожки в саду, проверяя, не следят ли за ней. Естественно, там никого не было. У охраны перерыв. Они сидели в своем домике у ворот и показывали друг другу мужские журналы. Гостей тоже ждать не стоило. В два часа ночи все общество развлекалось в клубах или на яхтах. Женщины, бродящие как зомби по бутикам, глядящие сквозь щелки глаз после лифтинга, скалящие зубы в вечной искусственной улыбке. Их единственной задачей был непрерывный смех, и они смеялись не переставая, как заводные зайцы Duracell.

Когда она смотрела на этих женщин в их кабриолетах, ей казалось, что существуют специальные курсы для правящего класса, в которых эти дамочки учатся всему, что нужно для жизни рядом с богатым мужем: как надевать и снимать бикини, хихикать, делать круглые глазки от удивления, как втягивать живот, когда трахаешься. Может быть, там учили и парочке антицеллюлитных поз, чтобы их избранники могли иногда оттрахать их на яхте перед парочкой друзей и при этом не было стыдно за вмятины и складки на бедрах.

Мужчины же казались Санни огромными жирными червяками, которые от денег и скуки сделались толстыми и тупыми. Она всегда вздрагивала, видя волосатые спины этих мужчин — огромных насекомых, которые хватали все длинноногое и блондинистое. Вот такие они. Сам их вид был билетом в этот цирк.

— В ложу для VIP-персон, — пробормотала она, — я войду через черный ход.

Она медленно взялась за ручку стеклянной двери, и дверь сразу поддалась. Санни улыбнулась. Сигнализация — маленькая черная коробочка у верхнего края двери — была выключена. Ловко изогнув затянутое в черный латекс тело, Санни изящным движением прошла в балконную дверь и направила луч фонарика на комоды и картины.

Коллекция была великолепной: современная живопись и фотографии Гельмута Ньютона с дарственными надписями. Длинноногие грудастые модели, вид спереди, сзади, среди ротвейлеров с эрегированными членами или просто непристойно глядящие в объектив. Санни больше интересовала живопись. Прямо перед ней, защищенная от света выступом стены, висела картина с изображением обнаженной девушки. Стройные ноги девушки были раздвинуты, и наблюдатель мог рассмотреть ее гладкое лоно. Девушка смотрела за край картины, словно хотела сбежать из рисунка, в котором была заключена. Санни ее понимала.