Тина Вальен - Начало всех начал Страница 5

Как-то сразу, не дав насладиться речкой, солнышком и бездельем, пришло время поступления в институт. Папа считал, что выбор ближайшего института дело решённое, и был несказанно удивлён совсем иным непреклонным мнением мамы:

— Учиться Женя будет только в Москве!

— Кто её там ждёт? — отмахнулся он.

— Ждут! И это только моя заслуга, — гордо заявила она.

Оказалось, что в Москве живёт мамина тётя, которая возьмёт меня к себе на период учёбы. Вот так мама! Меня эта новость обрадовала. А папу очень огорчила. Он и не подозревал о маминых кознях, хотя знал об её обширной переписке не только с бывшими подружками. С тётей Верой, которая жила в Москве, мама переписывалась ещё со времени смерти родителей. Мы тогда жили на Крайнем Севере. Мама не смогла прилететь на их похороны: две недели стояла нелётная погода, и я болела воспалением лёгких.

Тётя Вера сообщила в подробном письме о причине смерти: дедушка с бабушкой отравились грибами, спасти их не смогли. Она написала, что дальний родственник организовал похороны, а потом занял освободившийся дом.

— Его лучше не трогай, он связан с бандитами, — так писала ей тётя Вера, когда обсуждалась возможность нашей семье поселиться в мамином родном гнезде под Люберцами.

В последнем письме она написала:

— Если хотите, чтобы Женя училась в Москве, то пусть приезжает, поступает в институт и живёт у меня.

Так спорный вопрос между родителями был решён окончательно в пользу столицы. И вот мы с папой в Москве, в однокомнатной «хрущёвке» бабушки Веры, в которой нам даже негде было расставить привезённые баулы. Бабушка принесла в жертву своё тихое и спокойное житьё, и было невооружённым глазом видно, в каком смятении она находилась, ожидая наше появление. А папа быстренько разлил шампанское, выпил за знакомство, потом на посошок, облобызал бабушку и меня, пожелал удачи и уехал к своему новому увлечению: пчёлам, которые были на выпасе на лугах. Он не остался со мной на время экзаменов, и причиной этому была обида.

К тому времени он стал непререкаемым авторитетом в семье, так как жизнь доказала его правоту: жить в деревне было гораздо легче. На этот раз его не послушались, а как было бы дивно, учись я ближе к дому. Он уехал, наказав меня таким образом за мятеж. Грянет 1992 год, и сумма взятого кредита превратится в копейки. Папу безмерно раздует от самодовольства и счастья, тогда как вся страна оденется в траур и оплачет годами копившиеся и внезапно исчезнувшие капиталы.

Оставшись наедине с бабушкой в её каморке, я неожиданно расплакалась: стало жалко себя, одинокую, которая должна пройти трудное испытание самостоятельно. Испытание я выдержала — поступила, доказала… и была счастлива.

Так началась моя жизнь в Москве с бабушкой Верой. После института она всегда встречала меня то блинчиками, то пирожками, и за вечерним чаем посвящала в местные новости, рассказывала о своей жизни.

Была у неё закадычная, ещё с детских лет, подружка. Их завербовали в предвоенные годы ткачихами на фабрику, обе потеряли своих мужей на войне, но Даша ухитрилась принести сыночка в подоле, то ли с осуждением, то ли с завистью повествовала бабушка.

— Ей дали двухкомнатную квартиру, а мне вот эту каморку, потому что не вешалась на мужиков. Вырастила подруга сыночка, оболтуса, который мотается теперь проводником на Дальний Восток, спекулирует, связался с бандюгами, ходит по ресторанам, дома бывает редко, поэтому я пропадаю всё время у неё. Я вас познакомлю: теперь и у меня есть внучка, красавица! — с любовью глядя на меня, заканчивала она свои монологи.

Однажды бабушка в очень возбуждённом состоянии поведала мне за вечерним чаем ошеломляющую новость:

— Женечка, теперь будешь жить одна. Представляешь, вся страна бедствует, а Дашуткин сын купил себе шикарную дачу на Николиной Горе. Давеча явился к матери с вином, конфетами, да разными деликатесами и объявил, что женился, будет жить на даче. Мол, поздравьте его! Грех-то какой: мать родную не пригласил на свадьбу! Она была у них за границей, хоть расписались они здесь. Зато пригласил в гости на лето, пощипать сорняки на каком-то газоне, пока они уедут отдыхать. А жена у него — дочь какого-то высокого человека. И как это она вышла за такого?

Бабушка даже слов не нашла: ни обормот, ни бандюга не подходили для названия теперь уважаемого человека. Много историй она мне рассказала о себе, о прошлом. Никогда не лезла в мою душу, может быть, видела её насквозь?

Конец пути прервал воспоминания. Москва. Я схватила такси. Подъезжая к дому, увидела крышку гроба, прислонённую к двери подъезда. Не успела. Сердце сдавило болью.

Похоронили мы бабушку, и в душе образовалась ещё одна рана, только свежая. Совесть не давала спать. Уже очень больная, бабушка приватизировала свою квартиру и завещала её мне. В письмах не было особых жалоб, кроме сетований на уходящее здоровье, но в каждом из них она просила поскорей вернуться к ней. С занавешенными окнами и зеркалами я лежала на диване и бессмысленно смотрела в потолок. Мои письма к ней были зачитаны и потёрты, все фотографии стояли в рамочках на прикроватной тумбочке.

Сейчас самое время поехать домой к родным, по которым я очень скучала все эти годы. Но я не могу этого сделать, пока не найду оправдания своему многолетнему обману самых близких мне людей и не отыщу достойного выхода из этого, унижающего меня, положения.

Было множество неотложных дел, а я лежала на кровати, совершенно потерянная, плакала и вспоминала. Этого мне нельзя было делать категорически, а мысли всё равно вели в прошлое, которое подсознательно и вернуло меня в Москву.

Когда-то, в другой жизни, ещё при поступлении на филфак пединститута, я познакомилась с Олечкой, ставшей моей подружкой на всю жизнь. Она недобрала одного балла на иняз и совершенно равнодушно перешла на мой факультет. Потрясало в ней удивительное для поступающих абитуриентов спокойствие и безоблачное состояние души. Она казалась мне принцессой, которая явилась из сада маленького графства прошлых веков. Её несуетливая нездешность среди столичного динамизма была настолько удивительна, что я очаровалась ею навсегда. Оля пригласила меня в гости отметить поступление. Жила она с бабушкой Настей, мамой отца, высокопоставленного чиновника МИДа, проживавшего с женой и младшей дочерью в основном за границей, на этот раз в Австралии. Их квартира находилась в известном Доме на Набережной. Бабушка Настя накрыла праздничный стол, который отличался своим ассортиментом от многих столов не только страны, но, думаю, и Москвы.

— Праздновать-то нечего, бабуля: провалилась я на иняз. Теперь буду учиться на филфаке вместе с Женей, — спокойно сообщила Оля неприятную весть.