Сюзан Бэрри - Так дорог моему сердцу Страница 5

Лиза любяще посмотрела на нее, и как будто умея читать чужие мысли внезапно заметила:

— Бедняжка Джинни! Мне жаль, что ты будешь так одинока, не с кем даже поболтать!

— Тогда не думай об этом, — посоветовала Вирджиния. — Это не обязательно.

— Но тебе будет так скучно. И хотя отель дорогой, я предпочла бы видеть тебя там, чем представлять, как ты бегаешь по округе в поисках сомнительной конуры.

— Ты хочешь сказать, что я не могу о себе позаботиться? Не воображай, пожалуйста!

— Нет, это не так. Но ты выглядишь беспомощной. Ты — женственный тип — ультра-женственный! И ты слишком хорошенькая.

— Господи! — воскликнула Вирджиния. — Ты меня изумляешь! Я всегда считала себя совершенно незаметной.

— Нет, нет! Ты из тех девушек, которых имел в виду Джеймс Бэрри, когда писал «Улицу знати». Однажды какой-нибудь человек захочет уподобить тебя саду и закутать в вату.

— Тогда ему придется поторопиться, — сказала Вирджиния, — потому что в прошлый день рождения мне исполнилось двадцать пять, и в «Улице знати» я так бы и осталась в девицах.

— Ты наводишь на мысль о локонах, лаванде и уютном музыкальном салоне, — настаивала Лиза. — Ты не создана для грубостей и превратностей судьбы.

— В моем отеле нет никаких грубиянов, я тебя уверяю, — сказала Вирджиния, вспоминая изящество той молодой женщины, которая была с доктором Хансоном прошлым вечером. И она назвала его Леоном!.. — Это просто супер, как сказал бы Джинкс. (Джинкс был их младшим братом, который еще учился в школе.)

Она оставила Лизу с томом швейцарских сказок, переведенных на английский язык, который она раскопала для нее в книжном магазинчике, и с кипой журналов, пообещав что будет на следующий день. Вирджиния была удовлетворена: щеки Лизы уже не нуждались в румянах, и она сама казалась смирившейся. Это было лучше, чем если бы она постоянно думала о том, что ожидало ее в ближайшие дни, и о том, что могло бы или не могло бы ожидать ее в будущем.

Глава третья

Два дня спустя Вирджинии позвонил в отель доктор Хансон и сказал, что хотел бы в ней увидеться. Когда она предложила зайти к нему в кабинет еще раз, он ответил, что предпочел бы поговорить с ней в холле отеля, если ей будет это удобно. В час послеполуденного чая, как и договорились, она сидела за небольшим столиком в углу зала.

Он вошел безупречно одетый и ухоженный, каким она его видела всегда, но темные глаза его казались еще темнее, а гладкие черные волосы идеальной линией лежали над отчетливыми бровями. Вирджиния в то утро прошлась по магазинам и не могла противостоять искушению купить себе одну их элегантных муслиновых блузок с вышивкой, которые были так популярны в этой части мира — хотя они стоили довольно дорого, и надела ее с мелко плиссированной юбкой, а на плечи накинула светло-голубой кардиган.

Ее волосы тоже были уложены швейцарским парикмахером, они блестели напоминая полированное ореховое дерево.

Доктор Хансон тоже заказал себе чай, хотя она не была уверена, что это одна из его повседневных привычек, и сидел, несколько мгновений глядя на нее в молчании, прежде чем объяснил, для чего он желал ее видеть.

— Я хотел, чтобы вы знали, что я нашел для вас более подходящее место для проживания, чем это, — сказал он так, словно у нее просто не могло быть никаких возражений. — Я думаю, там вам будет гораздо лучше, а ваша сестра, вероятно, будет меньше волноваться, зная, что за вами есть кому присмотреть.

— О? — сказала Вирджиния, несколько удивленная, ожидая от него более подробных объяснений. Но он достал портсигар и протянул ей, осторожно зажег ее сигарету, затем свою, прежде чем продолжил:

— Моя тетушка с радостью примет вас у себя в доме, — сказал он, и от этого заявления у нее чуть не захватило дух. — Она живет в доме, который слишком велик для нее, и иногда чувствует себя одиноко, потому что теперь у нее не так много развлечений, как бывало раньше. Ей всегда особенно нравилась молодежь, так что вы поступите исключительно любезно, если останетесь с ней, пока не придет время вам и вашей сестре возвращаться в Англию.

— Да, но!.. — Вирджиния сомневалась, — Я не могу принять такое любезное предложение!.. Ведь ваша тетушка никогда меня не видела!

— Верно, — согласился он, подняв брови в удивлении. — Но разве это основание для того, чтобы вы не могли остановиться у нее? Как я уже объяснил, она с восторгом примет вас у себя, и если только вы не имеете других планов…?

— Нет-нет, — уверила она его. — У меня вообще нет никаких планов.

— Тогда, может быть, у вас есть возражения против того, чтобы остановиться у моей тетушки?

— Конечно, нет! — воскликнула она, в ее голосе чувствовалось возмущение, потому что он намеренно не понимал ее. — Я думаю, что это мило со стороны вашей тетушки и… но как же вы не понимаете? — она развела руками, и румянец смущения залил ее щеки. — Я не могу воспользоваться выгодами подобного предложения, потому что… мы совершенно незнакомы…

— Да, я понимаю, — сказал он с прохладными нотками в голосе и взглянул на нее с серьезным блеском в глазах.

— Вы, англичане, имеете непреодолимую страсть к независимости, не так ли? И хотя если вы будете настаивать на вашей независимости, это может означать, что ваша сестра, которая нуждается в вас, может остаться здесь в одиночестве, без единого близкого человека рядом, в такое время, когда необходимо поддерживать ее моральные силы. Вы предпочитаете, чтобы случилось это, но не примете гостеприимство моей родственницы, которая будет только счастлива приютить вас под своей крышей. Ну, в таком случае…

Щеки Вирджинии стали пунцовыми, и она сделала попытку смягчить то, что теперь как ей казалось, выглядит в некоторой степени грубостью.

— О, нет! — сказала она. — Я сделаю все, чтобы остаться рядом с Лизой! Просто ваше предложение остановиться у вашей тети застигло меня врасплох.

— Теперь, когда вы преодолели свое изумление, вы готовы рассмотреть эту идею? — голос его немного смягчился. — Сейчас я отвезу вас к ней, и вы вдвоем побеседуете? Тетя Элоиза, возможно, убедит вас, отбросить излишнюю щепетильность.

Вирджиния чувствовала, что он подсмеивается над ней, но когда он поднялся, как будто был твердо уверен, что она не может отказаться встретиться с его родственницей, она поднялась тоже, хотя все еще немного колебалась. В нем было что-то решительное, даже неумолимое, и она чувствовала, что было бы неприятно включиться в действительно серьезный спор с ним. И в любом случае, у нее было чувство, что он победит, каков бы ни был спор.