Барбара Брэдфорд - Женщины в его жизни Страница 5

– Никто не знает его лучше тебя, Алан. Как ты оцениваешь ситуацию? Есть шансы на успех?

Трентон пожевал губу, подумал и сказал:

– Честно говоря, даже не знаю. – Он тяжело опустился на стул и в задумчивости уставился вдаль. Потом проговорил:

– Если он почует, что дело ему подходит, он возьмется за него.

– Что ты хочешь этим сказать?

– То, о чем Максим говорил мне всегда – чутье должно подсказывать, чистое дело или нет. Он руководствуется инстинктом. Нутром чует. Анализы, доклады, оценки экспертов – все это для него второстепенное. Нутряное чутье – вот что ведет его.

– И ты всерьез этому веришь? – усомнился Вейл.

– О да, конечно, верю! И что гораздо важней – в это верит Максим. Но надо учесть, под верой он подразумевает свой собственный опыт, понимание тонкостей дела, огромные знания. Плюс ко всему – у него чутье на дела специфические, на ситуации особого свойства.

Продолжая бормотать себе под нос, Трентон взял свою чашу и отпил глоток.

– Тебя интересует моя оценка, Джон, – продолжал он через некоторое время, – так вот, она такова: если Максимилиан Уэст чувствует, что, идя на аферу, делает чистый бизнес, то он пойдет на это. А если почувствует, что дело не чисто или если его нюх вообще молчит, – он пройдет мимо. Вот он каков. Так устроен. Педант. Разумеется, он не станет держать тебя в подвешенном состоянии. Его решение ты скоро узнаешь, он не заставит себя ждать.

– По крайней мере, хорошо, что я знаю хотя бы это. Кстати, Алан, как бы там ни обернулось, я все равно твой должник. Не знаю, как тебя и благодарить за эту встречу.

– Проще простого, старина. Пригласи на обед, как обещал. Сейчас. Я умираю от голода.

Джон рассмеялся:

– Не ты один. Я тоже. Я заказал столик в «Марк-клубе». Пройдемся пешком, а после обеда я оставлю бумаги для Максима у него в Честерфилд-Хилле. Он сказал, что точный адрес дашь мне ты.

– Конечно. – Алан резко встал. – Я приберусь на письменном столе, и мы идем.

Пока Алан сгребал бумаги со стола, Вейл признался:

– Я не ожидал, что он такой красавец. Видел его фото в газетах и журналах, но все они далеки от действительности.

– Это верно. Но ведь привлекательность Графа в значительной мере и состоит в личном обаянии. Навряд ли это качество можно запечатлеть на фотоснимке.

– Почему ты зовешь его Графом? – поинтересовался Вейл.

– В честь графа Максимилиана Австрийского, который стал императором Мексики в 1864 году, – пояснил Алан. – Максим держался в начальной школе с некоторым почти императорским высокомерием, и я дал ему это прозвище. Он находил, что это смешно… Но прозвище пристало.

– Понятно. То, что о нем говорят, правда?

– Говорят о нем многое. Что конкретно ты имеешь в виду?

– То, что Максимилиана Уэста заботят только четыре вещи. Премьер-министр, Соединенные Штаты, делание денег и женщины.

Алан рассмеялся, а отсмеявшись, сказал:

– Я знаю, что он весьма высоко ставит миссис Тэтчер и является горячим приверженцем ее политики, в особенности когда это касается его бизнеса. И давай признаем, старик, что при ее экономическом режиме он процветает. Она только что произвела его в рыцари. Несомненна и его любовь к Соединенным Штатам. Вот уже десяток лет одна его нога на этом берегу Атлантики, другая на том. Как тебе известно, он проводит в Америке не меньше времени, чем здесь.

В глазах Алана появился озорной блеск.

– И насколько я его помню, Максим продемонстрировал редкую энергичность в сфере делания денег, а также по части женщин. Да, он губитель женских сердец, наш Максим. Что же касается дам, то они, конечно же, считают его набеги чрезвычайно опустошительными.

– Все эти его жены, эти любовницы, – проворчал Вейл, однако в тоне его послышался какой-то благоговейный ужас. – Как это ему удается манипулировать ими всеми, притом довольно-таки искусно, а?

– Не могу тебе сказать. Чего не знаю, того не знаю.

– Никогда его не расспрашивал?

– Упаси Боже, конечно, нет. Никогда не имел такой наклонности.

Разумеется, Алан лгал. Просто у него не было желания обсуждать необычную личную жизнь своего лучшего друга с Джоном Вейлом. Он и так сказал достаточно много. За годы вокруг Максима развели кучу сплетен, и Алан не собирался добавлять от себя. Это был бы наихудший вид предательства.

Я знаю куда более, подумал Алан, запирая верхний ящик стола. Всю жизнь Максим делился со мной этими секретами. И продолжает делиться. Но я надежно храню его тайны. И он это знает, знает, что все его тайны уйдут со мной в могилу.

2

Второй раз за этот вечер, пересекая Беркли-сквер, Максимилиан Уэст ощутил, что хочет стряхнуть с себя какое-то чувство тяжести. Теперь пунктом его назначения был дом № 44, что находился прямо напротив офиса Алана Трентона, скрытый среди оголенных деревьев парка в середине площади. Там, в полуподвале красивого старинного дома, располагался один из наиболее фешенебельных ночных клубов Европы – знаменитый «Аннабел».

Клуб, основанный Марком Берли летом 1963 года и получивший свое название в честь жены основателя, леди Аннабел, с которой Марк был в настоящее время в разводе, являлся наиболее роскошным из всех оазисов отдохновения для богачей и знаменитостей, где международная финансовая элита вращалась среди кинозвезд и магнатов, а также членов Британской королевской фамилии. На протяжении последних двадцати шести лет клуб оставался в значительной мере закрытым заведением, однако отличался теперь не только фешенебельностью. Это заведение стало легендарным. Для Максима это было излюбленное место в Лондоне, и он нередко захаживал туда поужинать.

Покинув офис Алана, Максим через пару минут хода оказался перед ливрейным швейцаром, скучавшим под зеленым тентом, и, кивнув привратнику, сбежал вниз по ступенькам, ведущим в клуб.

Его появление было встречено приветствиями множества улыбавшихся знакомых. Вручив свой макинтош слуге, Максим прошел к администратору, где некто Тэд самолично встречал гостей, как было заведено по вечерам во все дни недели.

Максим принял поздравления Тэда, расписался в книге посетителей и направился в бар-гостиную. Убедившись, что зал еще почти пуст, он присел за небольшой столик в углу, рядом с ярко полыхавшим камином. Подле тотчас выросла фигура официанта. Максим заказал водку, лед, лимон и уселся на уютный диван, наслаждаясь комфортом, теплом и ощущением приятной расслабленности, всегда возникавшим у него здесь.

Он был членом клуба с момента открытия и любил здешнюю атмосферу, уют, создаваемый зажженным камином, мягким освещением, удобством глубоких диванов, ароматом множества свежих цветов в антикварных вазах, пышностью бордовых восточных ковров, обивкой стен цвета спелой тыквы, картинами, среди которых были замечательные портреты собак, карикатуры Лэндсира, Муннинга и Бейтмена, масляная живопись – лица прекрасных элегантных женщин, одетых и обнаженных. На первый взгляд могло показаться, что картины развешаны бессистемно, однако, если приглядеться, в интерьере не было ничего случайного или отсутствия замысла. Все изображения и полотна неизменно радовали взор Максима и забавляли его.