Сесилия Ахерн - Подарок Страница 5

И все мешалось, наезжало друг на друга, перехлестывало через край. Он постоянно находился в движении, постоянно стремился куда-то в другое место, постоянно желал быть где-то не там, где он есть, или мечтал о некоем спасительном и сверхъестественном вмешательстве в его жизнь, которое позволило бы ему рассредоточиться, находясь сразу там-то и там-то. Людям он уделял как можно меньше времени, давая каждому почувствовать, что с него и этого хватит. Привычки опаздывать у него не было, он был четок и все делал вовремя. На работе он все успевал, но в частной жизни он был как сломанные карманные часы. Он был пер-фекционистом и тратил уйму энергии, добиваясь успеха. Однако и для него, так страстно желавшего удовлетворять свои растущие аппетиты, существовали пределы, которые мешали карабкаться к новым и новым головокружительным высотам и не позволяли свободно воспарить над повседневными нуждами. В его графике находилось место тем, кто помог бы ему вырасти иначе, но только в карьерном плане, — а на это годилась любая удачная деловая операция.

В одно особенно холодное утро вторника в беспрестанно строящемся и расширяющемся районе дублинских доков черные кожаные, безукоризненно начищенные штиблеты Лу вторглись в поле зрения некоего индивида. Индивид этот следил за поступательным ходом этих штиблет, как делал накануне и как намеревался делать и на следующий день. Обе ноги владельца штиблет не уступали одна другой в прыткости и сноровке. Все шаги были одинаковыми, движения от пятки к носку — четкими: штиблеты устремлялись вперед, сперва упираясь в землю каблуком, а затем отталкиваясь от нее носком где-то в районе большого пальца и сгибая ногу в щиколотке. Каждый раз с безупречной четкостью. Звук шагов по тротуару — тоже ритмически четок. Ничего похожего на тяжелый топот, какой издают порой другие безголовые фигуры, спешащие в этот час мимо — голова каждого из таких прохожих все еще покоилась на подушке, хотя тело уже и разрезало утренний холод. Нет, эти штиблеты лишь негромко постукивали — звук монотонный, назойливый, как капли дождя, падающие на крышу теплицы, низ брючин слегка колышется подобно развевающемуся от легкого ветерка флажку у последней, победной, лунки.

Наблюдателя даже ничуть бы не удивило, если б плиты тротуара вдруг осветились огнями рампы, а владелец штиблет пустился бы отбивать чечетку, возвещая начало славного и приятного денька. Потому что этот день для наблюдателя и вправду обещал быть приятным.

Обычно начищенные до блеска штиблеты под безукоризненными черными брючинами, шикарно проплыв мимо наблюдателя, устремлялись во вращающиеся двери, а оттуда в роскошный мраморный вестибюль современного здания из стекла, втиснутого в расщелину домов на набережной и клином врезанного в дублинское небо. Но в это утро штиблеты встали непосредственно напротив наблюдателя и крутанулись на тротуаре, неприятно скрипнув по мерзлому асфальту.

Наблюдателю ничего не оставалось, как вскинуть взгляд, оторвав его от штиблет.

— Вот, пожалуйста, — сказал Лу, протягивая ему стаканчик. — Кофе «Американо», надеюсь, вы не будете возражать, у них там что-то с машиной, и кофе с молоком — недоступно.

— В таком случае возьмите это назад, — высокомерно бросил наблюдатель, отводя от себя руку с дымящимся кофе.

Реакцией на это было изумленное молчание.

— Просто шучу. — Он засмеялся недоумению незнакомца и на случай, если шутка его не будет должным образом оценена и благородный порыв окажется пресеченным, поспешил взять стаканчик и сжать его в онемевших от холода пальцах. — Разве я похож на человека, который без горячего молока жить не может? — ощерился он, и тут же лицо его выразило благоговейный восторг: — Мм-м… — Он приблизил нос к краю стаканчика, вдыхая аромат, и прикрыл веки, наслаждаясь и не желая отвлекаться зрительными впечатлениями от божественности этого наслаждения. Картонный стаканчик был таким горячим, а может, руки его так озябли, что его ожгло, словно огнем, и раскаленные жаркие иглы пронизали его тело дрожью. До этого он не сознавал, как ему холодно.

— От всей души благодарю.

— Не за что. Я слышал, радио сообщало, что сегодня ожидается самый холодный день в году.

Сверкающие блеском штиблеты притопнули на плитах тротуара, а кожаные перчатки, словно в подтверждение этих слов, потерлись одна о другую.

— Надо думать, они правы. Не говоря уже о медяках, которые, как лед. Мороз прямо-таки до яиц пробирает. Так что вот это мне в помощь будет.

Наблюдатель осторожно подул на кофе, готовясь сделать первый глоток.

— Он без сахара, — как бы оправдываясь, сказал Лу.

— А-а, ну тогда… — Наблюдатель сделал большие глаза и быстро отнял ото рта стаканчик, словно там была отрава. — Отсутствие молока я еще могу простить, но забыть добавить сахар, это уж чересчур! — И он протянул Лу стаканчик обратно.

На этот раз, распознав шутку, Лу засмеялся.

— Ладно, ладно, все ясно.

— Нищим выбирать не приходится, как говорится. Верно? А те, кто выбирает, могут и обнищать. Так, что ли?

Наблюдатель поднял бровь, улыбнулся и наконец-то отпил из стаканчика. Полностью поглощенный ощущением тепла и током кофеина по жилам озябшего тела, он не замечал, как из наблюдателя вдруг превратился в наблюдаемого.

— Да — я Гейб! — Он протянул руку. — Гэб-риел вообще-то, но все, кто меня знает, зовут меня Гейбом.

Лу пожал ему руку. Теплая перчатка притиснулась к холодной коже.

— Я Лу, но все, кто меня знает, зовут меня «фрукт». Гейб усмехнулся.

— Что ж, по крайней мере, честно. Вы не против, если я стану звать вас «Лу», пока не узнаю покороче?

Они обменялись улыбками и затихли во внезапном приступе неловкости. Двое мальчишек на школьном дворе, желающие подружиться. Ноги в сверкающих штиблетах начали переминаться, делая легкое «топ-а-топ» — не то в желании согреться, не то как выражение нерешительности — уйти или остаться? Штиблеты медленно повернулись носками к зданию рядом. Их владелец вскоре последует в том же направлении.

— Оживленное утро, да? — небрежно бросил Гейб, чем заставил штиблеты опять повернуться в его сторону.

— Рождество не за горами, тут уж всегда толчея и горячка начинаются, — согласился Лу.

— Толчея мне только на руку, — сказал Гейб, провожая взглядом брошенный ему в плошку два-дцатицентовик. — Спасибо, — крикнул он вслед даме, подавшей ему милостыню едва ли не на ходу. Исходя из ее жеста, можно было решить, что монетка очутилась в плошке случайно, просто провалившись в дырку подкладки. Гейб взглянул на Лу широко раскрытыми глазами с улыбкой, которая была еще шире.