Ножом в сердце - и повернуть на сто восемьдесят (СИ) - Емельянов Страница 5

— На ринг! — Гарри повысил голос, заставив всех вздрогнуть.

В этот раз Уэйн не сопротивлялся и вальяжно прошёлся через весь зал.

Они стали в центре ринга. Гермионе пришлось поднять голову, чтобы посмотреть придурку в глаза. Он оголил ряд ровных белых зубов в надменном оскале.

— Посмотрим, крошка, будешь ли ты такой же дерзкой, когда я уложу тебя на лопатки.

Грейнджер растянула губы в хищном предупреждающем оскале. Понадобилось лишь это, чтобы отвлечь внимание слишком самоуверенного противника.

Первый рывок и удар пришёлся прямо ему в кадык, отчего он опустил подбородок, уперевшись им в грудь. Воспользовавшись его замешательством и приступом кашля от запавшего хряща, она заломила его левую руку за спину, выворачивая плечо почти до упора.

— Сука! — вырвалось хриплое шипение из его рта.

Но Грейнджер не собиралась на этом останавливаться. Смола стала потихоньку просыпаться, лакая выброшенный в кровь адреналин. Она заурчала, запульсировала в висках и на кончиках пальцев. Мышцы налились, освобождая себя от оков, выпуская сдерживаемую силу.

Она рывком уложила его на живот, все так же заламывая его руку, так, что локтем он доставал себе почти до носа. Коленом она упёрлась в его скулу и наклонилась прямо к уху:

— В следующий раз я его сломаю, если ты не будешь держать свой язык за зубами, Хопкинс, — она повела его локоть ещё выше, пока он не заорал от боли в плечевом суставе.

Но не отпускала. Молчала, выжидала, пока этот кретин сам не начал стучать ладонью по полу, заявляя о своём повержении. Гарри так и не крикнул слово «брейк». И она была довольна.

* * *

Тьме было мало. Уже будучи в душевой, Гермиона согнулась пополам от адской боли, которая распространялась приступообразными волнами.

Чувство было такое, будто каждый сантиметр её тела проткнули ржавыми шурупами, а после вкручивали их глубже и глубже, миллиметр за миллиметром, в самую глубь, в мясо, в кости.

Опомнившись на одно мгновение, она невербально наколдовала заглушающее и закричала так, что на белом кафеле проступили трещины.

Она распласталась на холодном полу. Вода хлестала её по щекам, затекая в рот, в нос, в глаза. Но Гермиона всё кричала и содрогалась, корчилась от мучительных конвульсий.

А смола внутри нашёптывала зловещим голосом:

Выпусти. Выпусти. Выпусти.

Но Грейнджер не могла этого допустить. Она прикусила язык с такой силой, что из него тут же хлынула кровь. Она стекала по подбородку прямо на белый кафель, расплываясь огромным красным пятном.

Собравшись с силами, Гермиона приподнялась на локтях. Голое тело было все в крови. Она развернулась лицом в стене, уткнувшись в неё лбом.

Блядство. Какое же блядство.

Ледяная вода уже не помогала. Похоже, соприкасаясь с её телом, она тут же закипала, шипя и бурля на её коже.

В голове вместо привычной пустоты разгуливало мерзкое лицо Хопкинса, которое так и хотелось втоптать в землю, разорвать пасть голыми руками, выдавить глаза и заставить самому себе откусить язык.

Ненависть поднималась всё выше, сдавливая глотку. А воображение подкидывало всё новые и новые варианты, как бы прикончить ублюдка.

Гермиона снова заорала и со всей силы, на которую была способна, впечатала кулак в кафельную стену.

Звон внутри прекратился. Кровь застыла. Сердце остановилось.

Острые куски плитки посыпались на пол так же, как сыпались картинки в её голове. Тьма отступила, засасывая чёрную жижу обратно. Чувство всепоглощающей ненависти затерялось в чертогах разума, а кровь всё так же капала с подбородка. Вдох. Выдох.

Блядство.

Вернувшись домой, она обнаружила сову, которая один Мерлин знает, сколько просидела на её окне. Забрав из её клюва письмо в чёрном конверте, она отправилась к барной стойке.

Письмо было без подписи, но точно предназначалось ей. Распечатав его, она увидела адрес и маленькую подпись внизу:

«На случай, если неделя это слишком большой срок.»

Чёртов Малфой.

Чёртово зелье.

Теперь она точно наркоманка, а он — грёбаный дилер.

* * *

Рабочая неделя прошла почти без происшествий. На рейде в среду Хопкинс снова попытался раскрыть свой поганый рот.

Но… не вышло. Гермиона быстро его заткнула, смачно врезав в переносицу. Поттер молчал. Она была довольна.

Хотя и не до конца понимала его поведения. Пока на следующий день он не вызвал её к себе в кабинет.

Идя по коридорам Министерства, она неосознанно стала вспоминать пятый курс и их приключения здесь. Как всё тогда было просто и сложно одновременно. Вспоминала, как тогда была влюблена в Рона, а тот не отвечал взаимностью, пока, наконец, не раскрыл глаза.

Ей было хорошо с ним. Спокойно, уютно. Так, как должно быть у двух любящих, близких, родных людей. Она вспоминала, как они мечтали о будущем, строили планы, выбирали дом и имена для общих детей. Как он нежно целовал её, крепко обнимал и прижимал к себе в минуты, когда было паршиво. Она помнила, с какой вселенской грустью в глазах он смотрел на неё, когда целители в Мунго сообщили, что её родителям не удастся вернуть память. Как успокаивал её, качая из стороны в сторону, прижатую к его груди и заливающуюся слезами. Она помнила всё. И любила. Сильно так, аж до боли в сердце.

Пока однажды, проснувшись ночью от кошмара, она поняла, что пришёл час расплаты. Расплаты за выживание в ситуации, когда это было априори невозможно.

Рон тогда не до конца осознавал всё, что происходит. В основном решением вопроса занимался Гарри. Но, в конце концов, в их недолгой, но прекрасной истории они оба поставил точку.

Почему?

Потому что Рон однажды, напившись в слюни, сказал Гермионе, что она никогда не сможет побороть зло внутри себя, и что Тьма не просто так её выбрала.

— Пойми, Гермиона, ты не стала бы такой, не лиши ты своих родителей памяти, — его язык заплетался, но он продолжал. — Тьма выбирает людей, у которых тёмное сердце. Как у тебя. Я бы никогда не смог сделать такое.

И ей этого было достаточно. Чтобы разбиться на мелкие осколки и впервые выпустить Тьму добровольно. В ту ночь она от дома не оставила камня на камне, вымещая всю ненависть на всём вокруг, но так и не навредив Рону.

На следующее утро он ни черта не помнил, а она с ножом в сердце, повернутым на сто восемьдесят.

В раздумьях Грейнджер не заметила, как подошла к кабинету Поттера. Его помощница подорвалась со стула, лепеча что-то о том, что мистер