Терри Блик - Проживи мою жизнь Страница 5

Программа объединяла множество метаданных: о взаимодействиях клиентов – бывших, нынешних и будущих – в финансовых операциях, территории проживания, контактах и кредитных историях родственников, поручителей, деловых партнёров. В «Метке» также фиксировались различные детали, вплоть до особенностей покупок и путешествий. Данные добывались её группой из открытых источников, а также покупались, перехватывались, иногда для их получения использовались программы взлома или специальные наблюдения и исследования. Безусловно, наличие некоторой информации нарушало законы, но такие сведения позволяли обеспечивать максимальную безопасность банковского дела.

Майя не страдала угрызениями совести из-за способов получения нужной ей информации, однако обращалась с данными очень бережно. Именно её вердикты на основании множества компонентов влияли на выдачу кредитов, приобретение оборудования, приём на работу, внешнее наблюдение или немедленное увольнение.

Это была неограниченная власть над судьбами людей и состояний. Человек непосвящённый, наблюдая со стороны, мог бы подумать, что Верлен давно стала или машиной, или Богом: невероятная скорость пальцев и абсолютно спокойное лицо при перечёркивании чьих-то надежд или, наоборот, одобрении неограниченного доступа в хранилище банка были похожи на жонглирование россыпью звёзд, сдерживание солнечных бурь и сдувание одним выдохом метеорных потоков. И только сама Майя, ежеминутно принимая решения, чувствовала себя воздухом, скользящим сквозь щёлкающие паруса, канаты, над палубой и вокруг киля, тщательно контролируя силу движения, зная, что в любой момент может превратиться в гибельный шторм или в не менее смертельный штиль.

Ночь притулилась на широком подоконнике, который раз уже наблюдая, как длинные пальцы порхают над клавишами, приводят в беспорядок тёмные кудри с золотистым отливом или поднимают бокал, в котором чёрным тюльпаном дышало красное вино.

Диана тихонько, чтобы не будить домашних, пробралась в свою комнату уже далеко за полночь. День выдался сумасшедшим: сначала отработка номеров, потом – сплошным потоком организационные вопросы, которые, казалось, не закончатся никогда. Визы, трансферы, гостиницы, площадки, гости, участники, костюмы, приглашения, операторы, фотографы…

Калейдоскоп дел закручивал в тугую спираль, не давал сосредоточиться, остановиться, подумать о странной встрече. Эта встреча грозила опять, как почти год назад, выставить её частную жизнь на всеобщее обозрение прямо так, в исподнем, или вообще нагишом. И от этого ужасающего ощущения тангера буквально стервенела и была готова сорваться на первого, кто сунется с неподходящим вопросом. Сегодня некоторым уже досталось, и от этого становилось мерзко внутри. Особенно попало Костику: пока девушки стояли у балюстрады, он поймал их в объектив и выложил на страницах сетей школы с провокационной подписью: «Танго как смертельное оружие Дианы-охотницы. Очередная жертва». И пошло-поехало, комментарии, смски, поздравления с новым романом… Конечно, Костик так и не понял, из-за чего взъярилась Орлова, но пост удалил. Да и себе она толком объяснить не сумела, почему именно в этот раз его обычная шутка так хлестнула по нервам.

Молоточком стучал нерешённый вопрос: как проверить, что эта больная пантера (никакой другой образ так и не пришёл на ум) и есть сестра Марты? Ни паспорта, ни удостоверения, вот так, за здорово живёшь, подошла, опутала колдовским голосом, покорила осенними глазами – и вот уже идёт себе Диана под звуки дудочки Гамельнского крысолова непонятно на какие сделки. За каким чёртом согласилась-то? Мысли цеплялись одна за другую: «А что, если она из тех, кто убил Марту и теперь подбирается к ней? Да ну, это уже паранойя какая-то. Хотели бы – давно убили. А может, они выжидали? Или я и вправду знаю что-то важное, что нужно выяснить, а потом убить? Господи, ночь и так жутковатая, так теперь ещё и не заснуть, а завтра рано вставать и снова бежать, решать, договариваться, улыбаться. И обещала чуть разгрузить плотный график и дать знать, когда и как они будут встречаться и где разговаривать».

За таким невразумительным диалогом и вялым спором с самой собой Диана приняла душ и, обнажённая, расстелилась под мягкой простынёй. Сон не шёл никак. Проворочавшись в тягостных мыслях больше часа, девушка включила ноутбук, свернулась клубочком и стала пересматривать фотографии, в которых отпечатались полгода веселья, фейерверков, приключений, путешествий, танго и страсти – полгода с Мартой.

Марта немного рассказывала о своей семье. Май – так она называла старшую сестру, была старше её лет на семь. Значит, сейчас ей, должно быть, тридцать три. С двенадцати лет она ушла в изучение принципов работы службы безопасности и к двадцати пяти годам стала директором в их фамильном банке. И как ни вглядывалась Диана в снимки, она находила мало сходства: старшая Верлен была на полголовы выше, хотя Марта была ростом метр семьдесят. Майя – высоченная, смуглая, с острыми высокими скулами, строгим царственным профилем, тогда как Марта была мягче, светлее, прозрачнее, что ли…

У Марты – золотистые волосы и зелёные глаза, чувственный рот, дерзкая асимметричная стрижка, и веселье просто плескалось в ней, по поводу и без повода. Её сестра была, по рассказам, человеком жёстким, но справедливым, одиноким, но способным быть верным другом. И сёстры последнее время постоянно спорили, но Марта, упоминая об очередной размолвке, не называла причин. Это были две разные стихии: её любовница – город, толпа, кутерьма, сумасбродство, танцы; Май – лес, бегство, личность, отсутствие страха и страстей, разговоры один на один. Объединяло их главное – честь, искренность, и, как говорила Марта, «солнечная кровь» – согревающая теплота и искрящийся талант увлечь за собой. Что ж, возможно, так оно и есть.

Ночь страдала за стеклом, маялась от скачущего блеска автомобильных фар, мстила внезапно обрушившимся дождём за громыхание подъездных дверей и швыряла прицельно, словно в яростном припадке, в лицо, в затылок, в кисти и ступни осколки воспоминаний о Марте, смешивая цвета, запахи и пронзительность забытых прикосновений, раздирая abrazo[6], сбивая болео и перекручивая кольгаду[7]…

И саднила кожа содранных как раз в марте колен, когда, поскользнувшись на льду, коварно покрытом водой, неловко упала, а напористые жаркие пальцы, крепко взяв за кисть и обхватив за талию, буквально выдернули из лужи, и губы почувствовали гипноз, и была вспышка – глаза в глаза, и обе смеялись, не скрывая заполыхавшего румянца и ударившего по пояснице тока. И сзади кто-то ядовито отвесил: