Барбара Брэдфорд - Так далеко, так близко... Страница 50

– Благодарю вас, Вивьен, за эти слова. – Ответила я и продолжила: – Со дня рождения Шарля мы с Эдуардом не сказали друг другу ни одного злого слова. Мы стали близки так, будто были одним существом, и наше счастье было для меня самым большим сокровищем в жизни. Да, наконец, жизнь моя стала такой, о какой я только могла мечтать.

А весной 1983 года разразился гром среди ясного неба, и мой мир распался, – я остановилась и глотнула шампанского.

– Что же случилось? – быстро спросила Вивьен.

– Я получила письмо от незнакомого человека, назвавшего себя Сэмом Лорингом. он написал, что приехал в Париж из Чикаго, что он друг Джо Энтони и Женевьевы Брюно и хочет со мной встретиться. Я была ошеломлена. Два дня я ничего не могла делать и в конце концов позвонила ему в отель «Скриб», как он просил.

Мы встретились в тот же день в гостиной отеля. Это оказался высокий, худощавый, седоволосый человек с грубым лицом, на вид ему было лет семьдесят. Я никогда не видела его раньше.

Без всяких вступлений я спросила, что ему от меня нужно. Он повторил то, что уже было в письме, что он друг Джо Энтони и что ему известно о моем романе с Джо, имевшим место тринадцать лет назад. Он сказал, что я жила под именем Женевьевы Брюно и остановилась в гостинице «Грей д'Альбион» в Каннах.

Конечно, я все отрицала. тогда он холодно заметил, что мне, конечно, не захочется, чтобы мужу стало известно о моих любовных делах и чтобы на мою дочь пало подозрение, будто она – внебрачный ребенок. С негодующим и надменным видом я заявила, что все это чепуха. И встала, намереваясь уйти.

Сэм Лоринг заставил меня остановиться, вынув старую фотографию. На ней были я и Джо Энтони в «Ля Шэнга». Джо обнимал меня. Я смотрела на него, улыбаясь. Я сразу поняла, что фотография эта может принести мне большой вред. Сэм Лоринг указал на дату, которую фотограф оставил на обороте. Июль 1960. Я поняла, что попала в ловушку.

Я спросила Лоринга, чего он, собственно, хочет. Но еще до того, как он ответил, я поняла, что ему нужны деньги. И много денег. И еще: если я заплачу ему за свой покой, я дам ему возможность шантажировать меня и дальше. С другой стороны, выбора у меня не было.

Хотя Лоринг не смог бы доказать, что Ариэль не дочь Эдуарда, дата на фотографии представляла собой опасность, и именно это испугало меня. К тому же, я не хотела, чтобы Эдуард расспрашивал меня об Ариэль. И заодно о Шарле. Я должна была защитить своих детей. И своего мужа. Он не молод, он на двадцать пять лет старше меня; хотя он, в свои восемьдесят шесть, здоровый и бодрый человек, чрезмерное волнение может ему повредить.

Я была потрясена, услышав, что Сэм Лоринг требует сто тысяч долларов за свое молчание. Я сообщила, что не собираюсь давать ему такую сумму. У меня нет никакой гарантии, сказала я ему, что он не потребует потом еще. Он ответил, что мне придется поверить ему. «Воровская честь», – добавил он.

Я рассмеялась ему в лицо. И еще я спросила, почему он ждал так долго прежде, чем разыскать меня, и он рассказал необыкновенную историю, которой никто не поверил бы, о чем я ему и заявила. Лоринг сказал, что он удалился отдел, что у него семейные проблемы, большие денежные трудности, и если бы он не был в таком безнадежном положении, он никогда не стал бы со мной встречаться.

Тогда я потребовала объяснений насчет Джо Энтони – откуда он знает его, как завладел фотографией, сделанной столько лет назад.

Тогда он рассказал мне другую невероятную историю. Но я ему поверила. Двадцать три года назад один американский бизнесмен нанял его в качестве главы отдела безопасности своей фирмы. Летом 1960 года Лоринга послали в Европу охранять сына его работодателя, который в одиночестве путешествовал по Франции и Италии. Он должен был не спускать с того глаз, следить, чтобы с ним ничего не случилось.

Молодой человек, о котором идет речь, и был Джо Энтони. Конечно. Лоринг утверждал, что он знал о нашем романе с самого начала. Он видел нас вместе на пляже, в маленьком кафе, в «Ля Шэнга», видел, как мы входили и выходили из моей гостиницы. Он сообщил также, что тогда же нанял французского детектива, чтобы проследить за мной. И тот сел в поезд вместе со мной в день, когда я распрощалась с Джо.

А еще через двадцать четыре часа Лоринг уже знал, кто я такая. Потом он узнал, когда родилась Ариэль и в каком роддоме это произошло. С помощью французского детектива он следил за мной несколько лет на тот случай, если Джо Энтони снова попытается встретиться со мной. Что же до фотографии, то он купил ее у фотографа в «Ля Шэнга» на следующий день после того, как она была сделана, и хранил ее все эти годы.

Я сказала, что достану деньги, договорились о встрече через три дня и ушла из отеля «Скриб». По дороге домой сидя в такси, я говорила себе, что Лоринг ничего не может доказать, что я не покорюсь шантажу, но едва войдя в дом, поняла, что покорюсь. Ведь у меня есть, что терять.

Мне потребовалось несколько дней, чтобы собрать нужную сумму, в основном потому, что я хотела заплатить Лорингу наличными. К счастью, мой покойный муж Хэрри Робсон оставил меня достаточно богатой вдовой, и часть этого состояния я потратила на плату шантажисту.

Встретившись с Лорингом в конце недели, я потребовала фотографию в обмен на деньги. И заставила его поклясться, что он больше не появится. Но я понимала, что тут никаких гарантий быть не может. В тот день я пошла на большой риск, желая избавиться от него и покончить со всем этим.

Сэм Лоринг дал мне слово, как если бы оно чего-то стоило, поклялся, что я никогда его больше не увижу. И отдал фотографию.

После чего ое сказал:

– Красивый парень, этот Джо Энтони, неправда ли? Только вовсе он не Джо и не Энтони. – И когда я спросила, что он имеет ввиду, он ответил: – Графиня, не только вы прибегли к маскараду и изображали из себя не то, что вы есть, живя под вымышленным именем. Джо поступил так же. Его настоящее имя – Себастьян Лок.

33

Вивьен не сводила с меня глаз. Она потеряла дар речи и побледнела. Потом воскликнула:

– Ах, Боже мой! Если Себастьян – это Джо Энтони, значит, он – отец Ариэль? Боже мой! – она затрясла головой, словно пытаясь отогнать эту мысль. – О Боже мой! нет, нет!

Я ожидала такой реакции и теперь просто кивнула и сказала спокойно:

– Да.

– И Себастьян узнал об этом, графиня? Потому он и убил себя? Наверняка! Конечно! Он совершил самоубийство, узнав, что виновен в кровосмешении, хотя и по неведению. Это так, правда?

Я помолчала, а потом медленно сказала:

– Если уж вы хотите понять все, Вивьен, я должна начать с начала… с начала моей жизни…

Я родилась в апреле 1922 года. Мои родители – Найл и Морин Рафферти, и меня окрестили Мэри Эллен. Мы жили в Нью-Йорке в районе Квинзе, и первые пять лет моя жизнь была вполне благополучна. Все сразу переменилось для меня и моей матери, когда отец погиб в 1927 году. Он был рабочим-строителем, и на него упала стальная балка. Ему разбило голову.

Два года мать пыталась заработать на жизнь, но у нее это плохо получалось, несмотря на героические усилия.

Она была хорошенькая, хотя и несколько хрупкого сложения, и когда появился Томми Рэган, старый друг моего отца, он сразу стал добиваться ее благосклонности. Томми, которого все знали как человека работающего и пьющего, был холостяком. Она ему приглянулась, и через пару месяцев они поженились.

У моего отчима была постоянная работа. Он был одним из управляющих большой процветающей фермы в округе Сомерсет около Типэка, в Нью-Джерси. Он получал хорошее жалование, и еще в его распоряжении был дом, расположенный в этом имении, дом, достаточно просторный для нас, его новой семьи, как говорил он.

Сначала я решила, что все это чудесно – жизнь в сельской местности, на ферме, с человеком, который будет заботиться о нас. Скоро я поняла, что очень ошиблась. Я раздражала Томми Рэгана, ему было противно, что под ногами у него крутится чужой ребенок. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что он до безумия ревновал мою мать ко мне, потому что она любила меня, и я занимала в ее сердце особое место.

Он вымещал на мне все свое раздражение, когда дела у него шли плохо, а часто и когда они шли хорошо. Он был тяжелый человек, который в раздражении мог, не раздумывая, ударить меня.

В первое время после женитьбы на моей матери ое был осторожен и никогда не бил меня в ее присутствии, но потом, поняв, что она целиком зависит от него, перестал сдерживаться. Или, может быть, для него перестало иметь значение, что она о нем подумает. Я никогда не узнаю этого наверняка, Вивьен, но я знаю, что всякий внешний лоск слетел с их жизни очень быстро.

Ко мне он был безжалостен. Его девизом было: «кто бережет розги, тот портит ребенка». Уверяю вас, что если бы количество порок, которым он меня подверг, действительно имело бы какое-то значение, я никогда не испортилась бы.

Томми Рэган был приверженцем строжайшей дисциплины и образчиком человека, мстительного по природе, который обретя даже небольшую власть, превращается в тирана. Трус и хвастун, он выбирал самых слабых и беззащитных, которые не могли дать сдачи.