Наталия Терентьева - Бедный Бобик Страница 50

– Алло! Подождите секундочку, ничего не слышу! Я сегодня придушу вас! Слушаю, да!

– Нат, можно, я заеду к вам?

– Алька, ты? Вот орут, а! Петька, оставь ты ее в покое, я сказала! Ты представляешь, налепил девчонке в голову прищепок, она их с волосами выдирает!

Алена услышала хохот. Дети явно не слишком боялись разъяренной Наташки.

– Зараза такая, отойди, я сказала! Аля, извини, у меня тут сегодня совсем все сбесились! Ты что говорила? Я вообще ничего не слышу!

– Я приеду, можно?

– Нужно, нужно! Давай скорей, мы не будем ужинать, тебя подождем!

– Что купить?

– В аптеке скипидару, начистить кой-кому кой-чего!

– Ладно, я поняла, – засмеялась Алена.

Она хотела сесть в подошедший троллейбус, но потом решила все же зайти в ближайший супермаркет и подыскать что-то для Наташи и детей. Взяв корзину, Алена пошла по рядам. Перед ней у полок с банками кофе остановился, перегородив дорогу пустой тележкой, симпатичный молодой человек лет тридцати, в добротном светло-сером костюме.

– Извините, – отведя рукой его тележку, Алена проехала мимо.

Молодой человек посмотрел ей вслед. Алена пошла дальше. В следующем ряду она остановилась, чтобы выбрать детский шампунь. С некоторых пор полки и отделы с товарами для малышей приобрели для нее особую прелесть. Неужели когда-то, и очень скоро, и ей все это пригодится? Не только памперсы и соски, а и шампуни без слез, паровозики, везущие зайчиков и медвежат, томные куклы, яркие книжки-раскраски, пластилин с блестками… Иногда Алена не могла удержаться и покупала что-то загодя.

Сейчас ей так хотелось унести домой ароматное мыло в виде танцующего бегемотика и спрятать в пакет «на потом», где уже лежат ползунки, поильник и всякие невероятно приятные и трогательные вещи. Кира и Наташка говорили ей, что нехорошо покупать вещи для ребенка заранее, пока он еще не родился, что это плохая примета. Но Алене казалось, что когда время придет, ей самой будет уже не до беготни по магазинам, а никто другой не сможет выбрать то, что нужно. Да и просить, судя по всему, будет особо некого. Разве что Федосеева, Кириного любимого ученика, тот часто приходил на занятия в мастерскую к своей преподавательнице с пакетом сахара или куском мыла, заметив, что в прошлый раз чай опять пили несладкий и руки помыть было нечем.

Когда Федосеева в очередной раз ругали в институте за какие-то «выходки» и Кире пришлось защищать его у ректора, она объясняла: «Да он не чудной! Он нормальнее всех нас! Просто он свободный, спасибо его маме! А так он самый обычный! Правда, Федосеев? И руки любит с мылом мыть…» Федосеев, поменявший к празднику все плафоны в коридоре института на металлические сетки в стиле хай-тек, кивал.

«Он не хулиганил, он пространство вокруг себя преобразовывал!..» – не очень веря в собственные слова, убеждала Кира ректора. Просто она твердо знала: дети вообще, а таланты тем более сами по себе, как трава, расти не могут. Самого гениального и необыкновенного можно загубить, выбросив за борт. Или даже просто оставив без внимания и понимания. Что станется с гением, какие чудовищные формы приобретет рвущийся наружу талант, если ему всю жизнь говорить «нет»?

Алена знала: Кире всегда казалось, что она недодала чего-то дочери в детстве. Музыке учила, семь лет водила сама на занятия, больше некому было. Научила тонко чувствовать – других людей, музыку, живопись, книги. А вот твердости не научила – как бороться, выживать, добиваться желаемого. Или, может, природа у нее такая, отцовская. Вот ведь и умер он, как всегда говорила Кира, – от слабости характера, не осилив болезни, плохо боролся, не верил, что выздоровеет. Алена помнила, как худой, измученный болезнью отец грустно смотрел на нее со своей кровати и все звал ее, чтобы она подошла к нему поближе. Хотел сказать ей какие-то важные слова… Или поцеловать ее перед смертью, чтобы она не забыла, как он любил ее и не хотел оставлять… А она боялась. Что-то такое было в его глазах, что не подпускало маленькую девочку. Как будто это был уже не он…

Алена положила бегемотика в корзину и взяла Наташкиным обормотам пену для ванны. Позади себя она опять увидела молодого человека в сером костюме. Бросив флакон в тележку, она быстро пошла дальше. Молодой человек явно следовал за ней. Алена выбрала еще несколько мелочей и повернула к кассе. Расплатившись, Алена стала укладывать продукты и игрушки в два разных пакета, подумав, что неудобно показывать детишкам купленное для себя. Неподалеку она снова заметила незнакомца – он тоже упаковывал немногочисленные покупки, исподтишка поглядывая на девушку.

Алена посмотрела молодому человеку в лицо, дождалась, пока он взглянет ей в глаза, и резко спросила:

– А что надо вам? Тоже – поговорить?

Тот ответил, внимательно глядя на нее:

– Почему нет?

– О чем? Как нам всем жить дальше, да?

Он в ответ только пробормотал что-то неопределенное, качая в оторопи головой.

Она продолжила тише, но так же отчетливо:

– Я себя хорошо чувствую. Ясно? Я ношу лифчик. И я задумала хорошее дело. Передайте всем, кто так старается!

Тот обескураженно развел руками:

– Извините, я не хотел… Просто вы мне понравились.

– Я знаю. Я поняла. Эмилю я тоже всегда нравилась. – Она подхватила пакеты, папку с нотами и быстро ушла прочь.

Молодой человек, совершенно ошарашенный, смотрел ей вслед.

У Наташки на просторной кухне, как обычно, валялись игрушки, книжки, бутылочки. Алена любила ее уютный дом, теплый, светлый, из окон которого был виден парк Покровское-Стрешнево.

Наташка с мужем переехали в эту квартиру, когда только родился старший Петя, и года четыре они изнывали от того, что в медленно заселявшемся дорогом доме соседи строились и строились… Ломали стены, возводили недостающие перегородки, делали бетонные стяжки, полы с подогревом, навесные потолки. Только сосед слева затихнет, тут же въезжает, точнее, затевает широкомасштабный ремонт, на пять-шесть месяцев, сосед сверху. Когда наконец все построились, то Наташкин муж, Егор Матвеич, решил, что пора бы и подновить полы, потолки, сделать потеплее да посветлее. И началось все сначала.

Наташка ругалась, но в целом ремонту радовалась, вникая во все чертежи и проекты. Поскольку на работу она не ходила, то занималась домом и детьми увлеченно и всерьез – без отлынивания, без прогулов, с редкими «каникулами». Иногда в субботу утром Наташка кричала: «Всё!», бросала недоваренный суп и уезжала на полдня. Все терпеливо ждали, когда она вернется, – с покупками, с подарками, отдохнувшая, посвежевшая…

Сейчас Алена сидела рядом с Машей, расположившейся с рисунками за обеденным столом, и пыталась аккуратно освободить волосы девочки от нескольких оставшихся в них разноцветных прищепок. Малыш семи месяцев играл в плетеной люльке, стоящей на высоких ножках с колесиками и передвигавшейся свободно по кухне. Наташа, жарившая блинчики, время от времени покачивала люльку, малыш тут же смеялся.