Эстер Браун - Маленькая леди в большом городе Страница 50

– Рик всегда такой? – спросил Дуайт.

– О! Разумеется, нет. Сегодня наш Рик слишком уставший, – вполголоса сообщила я. – Знаете ведь, какая она, актерская жизнь: ночь напролет репетируют, заучивают роли…

– Выпивают, – подмигивая, прибавил Дуайт.

– Ну что вы, Рик не из таких, – возразила я, вспомнив о задумке Пейдж сделать из Рика английского джентльмена, выходца из знатной семьи. – Работа для него превыше всего. Он постоянно совершенствуется, читает… – Я изобразила на лице восторг. – А теперь только и думает, что о нынешней роли. А вообще очень любезен и прекрасно воспитан.

В минуту, когда я произносила последние слова, Рика огибали две бегуньи. Сам он, точно де– ментор, продолжая шаркающей походкой идти вперед, и не подумал посторониться.

– Десинхроноз, – торопливо пояснила я. – Постоянные перелеты…

Но Дуайт не смотрел на Рика – провожал взглядом бегуний.

– Видели? Поняли, кто это был?

Я изогнула шею, но женщины уже исчезали из вида.

– Нет.

– Риз Уизерспун! Наверное, с личным тренером. Тут кого только не встретишь, когда идешь, к примеру, выгулять собаку.

– Серьезно?

– Конечно. Вон в тех домах живут одни звезды.

Дуайт принялся перечислять имена знаменитостей, что обитали в этих местах, потом стал рассказывать, в какие минуты их подлавливали с камерой его друзья-фотографы.

Наконец мы выбрали уютный тихий уголок, с волшебно льющимся сквозь листву солнечным светом. Я села на скамью и стала наблюдать, как Дуайт велит Годрику отойти дальше или приблизиться, чтобы поймать момент и заснять знаменитую артистическую чувственность.

Всякий раз, когда Дуайт подносил камеру к глазам, выражение Годрикова лица машинально делалось застенчиво-кислым. С таким видом фотографируются мужчины по всей Британии: брови приподняты, странно-извинительная полуулыбочка – будто нечаянно испортил воздух – и слегка ссутуленные плечи. Дуайт давал подробные рекомендации, Годрик выслушивал, устремлял взгляд вдаль, но в самое ответственное мгновение корчил ту же гримасу. Зрелище походило на попытку усадить плюшевого мишку: так и кажется, что цель достигнута, но едва убираешь руки, и игрушка снова валится на спину.

– Может, прибегнешь к такой хитрости, Рик: секунды три смотришь в сторону, повора– читаешься и думаешь о том, что любишь больше всего на свете? – предложила я, вспомнив совет премудрой учительницы по домоводству. Я благодаря этому трюку на многих снимках казалась олицетворением радости: обнимаешься с прыщавыми юнцами, а сама вспоминаешь, как ела морковный пирог Нельсона. – Попробуй!

Годрик взглянул на меня как на дуру.

– Хочешь, чтобы я задумался о Гамлете? Или о затонувшем «Титанике»? По-твоему, это поможет? Больше всего на свете я люблю отнюдь не то, чем бредят выпускницы частных школ.

– Хорошо, представь, что тебе предлагают сыграть Гамлета в Национальном театре. Скажем, с Кейт Уинслет.

Годрик поднял глаза к небу и снова окинул меня пренебрежительным взглядом.

– С какой стати я должен прислушиваться к твоим советам? Ты ни черта не смыслишь в драматическом театре!

– Не прислушивайся, ты же у нас великий знаток, – сладким голосом произнесла я. – И позировал перед фотографами сотню раз.

Я переключила внимание на Храбреца: стала учить его командам «сидеть» и «стоять», пуская в ход последние кусочки курятины.

Цирк продолжался еще минут двадцать, с тем же результатом. Точнее, без результатов. Я же весьма неплохо проводила время: сидела себе в тени, наблюдала за ньюйоркцами, что выгуливали собак, катались на роликовых коньках, пробегали мимо, спорили, поглощали ланч, нежились на солнышке. И любовалась очертаниями Манхэттена, вырисовывавшимися над верхушками деревьев, будто декорация к фильму. Некоторые из прохожих задерживали на Рике взгляд, наверное, узнавали. Или просто гадали: что за пасмурного типа фотографируют?

Заметив, что лицо Рика порозовело от солнца, а Дуайт уже сам не свой, я предложила:

– Может, сделаете перерыв и сходим перекусим? А потом подыщем место получше?

Слава богу, оба тотчас последовали за мной по широкой аллее в глубь парка. Я остановилась у палатки с мороженым и настойчиво порекомендовала освежиться холодненьким. Годрик посопротивлялся, но в итоге последовал моему совету и купил рожок с шоколадно-фисташко– вым мороженым, которое принялся есть с детской жадностью, что никак не соответствовало его печальному облику.

– Привели дружка, чтобы побегал с другими собаками? – поинтересовался Дуайт, кивая на Храбреца.

Тому наскучило быть умницей, и он потявкивал на прохожих.

– Нет, – ответила я.

В памятке Синди было указано, что бегать с другими собаками Храбрецу можно лишь на трех платных площадках. На одной в определенные периоды даже спариваться с подругой.

Дуайт засмеялся.

– Думаете, здесь ему не место для игр? Знаю я, как вы, дамы, трясетесь над своими любимцами!

Я хотела было сказать: собака вовсе не моя но тут обнаружила, что поводок натянут по всей длине и Храбрец исчез из вида. Мы стояли как раз у кустов – он скрылся за зелеными ветками.

У меня замерло сердце.

– Храбрец! – позвала я. Сначала негромко, дергая поводок. – Ко мне! Слышишь? Ко мне! –Я повернулась к Дуайту. – Простите. Я его дрессирую. На редкость упрямый пес.

– Что, не можешь с ним справиться? – надменно спросил Годрик. – Не понимаю, какой толк с такими возиться! Насадила на вертел, и дело с концом. Весит эта малявка не больше, чем твоя дурацкая сумка!

Годрик начинал действовать мне на нервы. Почему он считает своим долгом грубить? Особенно тем, кто пытается ему помочь?

Я встала, обошла урну и, посоветовав Годрику оставлять идиотские рекомендации при себе, пошла в кусты.

– Храбрец!

Пес был под деревом – стоял на задних лапах, вспрыгнув на даму-спаниеля, а та будто не понимала, что происходит. Ее хозяин, естественно, все понимал лучше некуда и весь трясся от негодования.

– А ну прекрати! – орал он, истерично махая руками. – Пошел отсюда! Вон! Вон! О боже! Позовите полицию! Кто-нибудь!

Храбрец лишь раз окинул его гневным взглядом: оставь, мол, нас в покое – и продолжал бесчинствовать.

Вот так история! Одно дело, когда тебя доводит до белого каления упрямый клиент, и совсем другое – когда выставляет на позор собственная собака! Понимаю: Храбрец всего лишь подчинялся законам природы, но кого это волновало?

– Храбрец! – не своим голосом прогремела я. Мои щеки от разного рода стыда были готовы воспламениться. – Храбрец! Это еще что! Сейчас же ко мне! Сию секунду!