Клеймо на душе - Ольга Вадимовна Горовая Страница 50

И сейчас, как ему показалось, весьма неплохой момент прояснить пару позиций. Все равно пока Юлю забрали на операцию, и его не позовут наверх, чтобы помочь ей, по необходимости, в те два постпроцедурных часа. Заняться особо нечем. Все бизнес вопросы переключил сегодня на отца, особо не спрашивая, если честно, а по своей компании вчера устроили мозговой штурм с Геной, чтобы Дан не терял нить процессов и держал руку на пульсе. И после еще с Михалычем по телефону советовался, потому и приехал к Юле только к трем утра. Однако, явно не желая, чтобы к их разговору прислушивались все присутствующие в зале, чего было не избежать, Дан быстро двинулся в направлении Крапивина и выхода, у которого тот и остановился.

— На пару слов, — почти на ходу бросил Ярославу, выходя в пустой холл.

Тот хмыкнул, но не спорил, вероятно, прекрасно понимая, что на уме у Богдана. А вот ему хотелось бы понять ход мыслей Крапивина. Так что…

— Она же сказала тебе не приезжать сюда, — почти с усилием заставил себя держать руки свободно, а не закрываться.

Оба умеют вести переговоры, и не хотелось, пусть и в телесных проявлениях, уступать Крапивину, наверняка, имеющему пару своих фишек, дающих перевес.

— Тебе тоже, насколько я помню. Тем не менее мы оба здесь, — спокойно и с иронией отозвался Крапивин, включив программу, на стоящей и в холле кофемашине.

— Я там, где и должен быть — со своей женщиной, которой нужна поддержка, — черт! Ему сложно давался такой же ровный тон! Не так и привык Дан управлять эмоциями. Темпераментом явно в мать пошел, которая себя своей среди итальянцев ощущала.

— Не думаю, что Юля себя считает «твоей», — тем же ровным тоном заметил Ярослав, взяв чашку готового кофе с подставки. — Да и тебя она своим мужчиной ни разу не называла. Разве что в прошлом времени, — не отводя взгляд, точно не считая себя в проигрышной позиции, Крапивин сделал глоток напитка.

Богдан заставил себя сделать вдох перед тем, как вновь заговорить, загнал собственные эмоции под такой же контроль.

— Ты умный и прозорливый бизнесмен, Ярослав, работать с тобой в удовольствие, искренне, у меня всяких партнеров по жизни хватало, есть с кем сравнить. Кажется, что и настолько же умный по-человечески, — у него не дрогнул ни одни мускул, да и взгляд Крапивина, вдруг блеснувший искрой интереса, выдержал. — И тут, думаю, не можешь не видеть, что Юля меня любит, несмотря на то, что между нами не все решено. На кой черт тебе отношения с женщиной, которая о другом думает ежесекундно?

Крапивин молча отпил еще кофе, не отрывая этого изучающего взгляда от Дана. Отставил чашку.

— Знаешь, что я вижу, Богдан? Пусть и не особо в подробности посвящен… Что, хоть ты тоже хороший бизнесмен и партнер, ты явно фиговый мужик. И Юле особо счастья этой любовью не принес, лоханувшись там, где у нее и сомнения, что на тебя опереться может, не должно было появиться. Так что, не думаю, что у тебя слишком твердая позиция.

— Ты же не любишь ее, так какого черта? Зачем тебе Юля? — сжав за спиной руки в кулаки настолько, что заломило сухожилия, тем не менее удержал контроль Дан. Потому что каждый упрек справедлив, как бы ни было паскудно слушать это от… соперника. Тем больнее бьет в рану, которую и сам с остервенением раздирал в последние дни.

— Не люблю?.. — непонятно, то ли спросил, то ли хмыкнул Крапивин. — Что ценного для вас всех в этом слове? Всего лишь раздутая маркетинговая уловка, — чуть цинично улыбнулся его собеседник. — Вот посмотреть на вас обоих, так такой любви и не захочется. А Юля мне очень по душе, как человек. С ней и работать приятно, и просто время проводить, говорить, смеяться… Да хоть кофе пить!

Ярослав пожал плечами, словно не замечая… Или сознательно каждым этим аргументом сильнее заводя Дана, хоть тот и держался в оговоренных для самого себя пределах, пока этот… гад перечислял его, Богдана, привилегии и права, елки-палки!

Крапивин же посмотрел на Дана пристально после секундной паузы.

— Я ей право выбора даю и опору. Надежную. Чтобы Юля могла сравнить и понять, чего ей хочется. Для меня находиться рядом с такой женщиной, с ее преданностью, искренностью, ясной головой и добротой, — будет в удовольствие и честью, которую сумею оценить по всем параметрам.

Неясно, чем бы все закончилось в этот момент, если бы не открылся лифт, от которого они не так далеко стояли, и медсестра, до этого забиравшая Юлю наверх, и точно узнавшая Дана, не вмешалась в их разговор.

— Вы приехали с Песочиной, верно? — будто не заметив напряженной атмосферы, что повисла между Крапивным и Даном плотной, звенящей проволокой, казалось, доброжелательно уточнила медсестра.

— Да, — отрывисто кивнул Дан, переключившись и почему-то занервничав.

— Все нормально, — улыбнулась женщина, поняв это, похоже. — У нее процедура закончена, я ее сейчас переведу в послеоперационный зал. Нужно будет подождать еще часа полтора-два, врач ее повторно осмотрит. Если хотите, можете подняться туда.

— Хотим, — вдруг вмешался Крапивин, до того как Богдан успел бы предложить ему катиться на все четыре стороны со своим «правом выбора».

Медсестра удивилась, перевела взгляд на Богдана, но он только кивнул. По сути, сам же вот так вломился к Юле ночью, наплевав на ее просьбу. Так что и Крапивину претензий предъявить не за что. Тут только сама Юля и имеет право решить, кому из них с ней остаться в этом зале ожидания. Даже если его корежит и бесит от понимания, что сам, своими руками, по сути, создал все условия для появления этого «жениха». Продукт его, Дана, ошибок и дурных, полных той самой импульсивности и несдержанности, гнева, решений. Теперь надо вести себя взрослее и обдуманней, чтобы хоть как-то искупить, да и Юле доказать, что изменился.

Молча вошел в лифт, не помешав то же сделать и Крапивину, и в тишине, которая теперь точно потрескивала от их напряженности, будто разрядами статического электричества, поднялись на третий этаж.

Глава 15

Юля вцепилась в руку медсестры так, как утопающие, наверное, в спасательный круг цепляются. Ее колотило и трясло, в голове шумело, а ноги подламывались. Из-под закрытых век, которые очень сильно хотелось придавить пальцами, но было нельзя, градом текли слезы, которые она промокала