Пять мгновений любви - Мария Савельева Страница 50

Разговор по душам и правда ее освободил. Саша смогла разделить с ней горе, отчего ноша стала на порядок легче, и даже стало казаться, что она видит единственную верную дорогу. Подруга пожала плечами.

— А если здесь все сложнее, чем кажется?

— Конечно, сложнее, он ведь сам все усложнил! Если Вита согласна терпеть такое отношение к себе, то это ее дело, а я сматываю удочки.

Глава 12.2

За окном проносился унылый и однообразный пейзаж. Голые поля, пустые огороды, дачи, заколоченные на холодное время года, практически опавшие листья и грязь. Электричка неслась вперед по рельсам, не спеша покачивая своих пассажиров. В основном пассажирами были старушки с мешочками на колесиках, которые непонятно зачем ехали посреди октября обратно к себе в деревню. Возможно, проверить все тщательнее, а возможно, они так привыкли быть все время чем-то занятыми, что сидение дома становилось для них невыносимым.

Яра, не отрываясь, глядела в окно, прижимала к себе черный рюкзак, в котором чувствовались кругляшки апельсинов, конфеты «Мишка косолапый», любимый бабушкин яблочный джем и книга “Унесенные ветром” — подарок на юбилей.

Поезд, скрипя рельсам, остановился около их села. До дома бабы Лиды оставалось пройти пару улиц, что занимало минут десять. Она шла не спеша, прислушиваясь к своим ощущениям.

В селе жизнь будто замерла. Ничего не поменялось с прошлого ее приезда, и так вот уже двенадцать лет. Хотя заброшенных домиков становилось все больше.

То тут, то там лаяли собаки; соседский упитанный рыжий кот подставлял мордочку единственному выбившемуся из-за туч лучику; грядки больше не были покрыты зеленой ботвой и оголили свои черные внутренности. Под ее резиновыми сапожками хлюпало, а побеспокоенный гусь даже намеревался зашагать за ней следом, уже раскрыв крылья.

На их дворике около гаража, предназначенного для мотоцикла, все так же лежал ее брошенный маленький голубенький велосипед. Краска с него еще не полностью слезла, но он уже насмерть покрылся ржавчиной. Под сливом с крыши стояла бочка, собирающая дождевую воду; деревянные качели, построенные папой, пропитались дождевой водой, отчего дерево разбухло, а веревки почернели.

— Ярочка, ты чего тут делаешь? — раздался позади голос ее бабушки — бабы Лиды. Она шла к ней, переваливаясь с ноги на ногу, в телогрейке и цветастом красивом платке, который шили на заказ — подарок мамы. — А я тебя ждала у Зиновьевых.

— Здравствуй, ба, — она крепко обняла старушку и чмокнула в сморщенную щеку. — А ты с каждым годом все краше и краше.

Та засмеялась и покрутила внучку перед собой, чтобы получше рассмотреть со всех сторон.

— И ты тоже, моя ягодка. Пошли, мы с Дашей уже чайку заварили, с листьями смородины, как ты и любишь, пирожков напекла яблочных. И вафли я купила, лимонные.

— Нет, бабуль, постой, — Яра так и осталась стоять около крыльца. — Я хочу зайти.

На лице бабы Лиды проскользнула обеспокоенность.

— Зачем, Ярочка?

— Мне надо, просто для самой себя.

Она стащила сапожки, заправила прядь волос за ухо, крепче сжала лямку рюкзака и тихо нажала на ручку двери.

Внутри пахло выпечкой, дрожжевым тестом и корицей, а еще, как говорил Вилли Вонка, “благородной старостью”, немного пылью, шерстью и сушеными яблоками.

Яра осматривалась, пытаясь восстановить в памяти, как она запомнила бабушкин дом в семь лет. Та же вешалка с куртками, старый кухонный гарнитур, только выкрашенный краской молочного цвета, раньше он был серым. На подоконниках цвели фиалки и герани, огромное зеркало с комодом стояло в ее спальне. У него все также был отколот нижний правый угол — неудачный бросок попрыгунчика. Старая печка, которая давно не использовалась по назначению, в ней теперь хранилась обувь.

Везде на полах лежали паласы, а в некоторых местах круглые коврики, связанные бабой Лидой из разных старых лоскутов длинными зимними ночами.

Чем ближе Яра подходила к кладовой, тем больше замедляла шаг. Бабушка неустанно следовала за ней. Наконец она остановилась, разглядывая дверь. Дверь была другая. Приоткрывая ее, захотелось зажмурить глаза, но она наоборот раскрыла их шире.

С той стороны больше не было следов от ее ногтей, ручка вообще была без замка. На полу лежал ковер, закрывая бетонный пол. По всему периметру и в шкафу стояли многочисленные банки с ярко-красным вишневым компотом, клубничным и смородиновым вареньем, засоленными помидорами и огурцами. На стенах висели сушеные травы, из которых вся их семья любила заваривать чай. Старые куртки перекочевали немного вглубь.

Ярослава шагнула в кладовую, бабушка обеспокоенно засуетилась.

— Ярочка, внученька, давай мы свет сейчас включим.

— Не надо, подожди. Еще немного.

Стук сердца ускорялся, но такого страха, как прежде, она не испытывала. На указательном пальчике левой руки крутила маленькое черное колечко, пересчитывая бисеринки. Все чудовища отступили вглубь. Теперь здесь даже пахло не сыростью, а травами и пылью.

Место, которое вселяло страх, исчезло. Вместо него была уютная кладовка, которая хранила в себе целую кладезь вкусностей. Закрой бы кто-нибудь сейчас Ярославу в этой комнате, она первым бы делом слопала варенье и выпила компот, перед тем, как плакать и проситься наружу.

— Здесь совсем не страшно, — выдохнула она и повернулась к бабе Лиде.

— Прости ты меня, Ярослава, каждый день молюсь о прощении, — она промокнула глаза шерстяными носками, которые прихватила для внучки и всю дорогу несла в руках.

У Яры тоже на глаза навернулись слезы, и она поспешила обнять старушку.

— Это ты меня прости. Я просто такая трусиха, а оказывается, здесь ничего страшного и не было. Мне надо было давно приехать, вместо того, чтобы трястись в темноте.

Простая истина сорвалась с губ, и немедленно захотелось ею поделиться с Юрой, потому что он тоже знал каково это — бояться.

А следом ее накрыло сожаление, что она так мало времени проводила со своей старушкой. Руки бабушки, которые были покрыты тонкой, даже прозрачной кожей, похожей на мятую бумагу, успокаивающе гладили по волосам, снимая напряжение. От нее пахло кремом для рук с ромашкой, травяным чаем, какао порошком и шерстью. Вокруг глаз разбегались лучистые морщинки, а взгляд ласкал, как прикосновение маминых рук.

— Все хорошо, цветочек, все хорошо. Пойдем чай пить. Где ты хочешь? Хочешь мы с Дашей сюда все перенесем.

Яра лишь покивала и поплелась вслед за бабушкой, помочь перенести все угощения, что та так старательно приготовила для нее. А дверь кладовой так и осталась открытой, выпуская наружу всех монстров, что там заточила.