Дженнифер Блейк - Дерзкие мечты Страница 51

Она встретила его деликатное вторжение с осознанной смелостью. Она хотела ощущать его, знать его, направлять его своим телом и сознанием и, наконец, раствориться в нем. Ее страсть была столь сильной, столь живой, что она боялась испугать его, проявив слишком бурные чувства. Словно винный хмель, охватившее желание всколыхнуло ее тело, и, задрожав, она сжала руки на его плечах.

Грудь Аллина поднялась от глубокого вздоха. Он провел рукой по ее спине и начал высвобождать из петель крохотные пуговички лифа ее платья. Прикосновения его пальцев к ее прохладной коже вызвали в Вайолетт сладкое томительное чувство. Из желания подарить ему такие же восхитительные ощущения она опустила руку вниз, скользнув по отворотам его камзола и дальше до нижнего края выреза жилета, и начала расстегивать его пуговицы одну за другой.

Спустив с одного плеча рукав платья, он обнажил ее стройную шею и небольшое углубление в ее основании. Коснувшись губами этой ямочки, Аллин ощутил нежность ее тонкой кожи и пульсацию крови в жилке, нащупанной языком. Освободив ее от рукава платья, он осторожно положил руку на нежную округлость ее груди.

Губы Вайолетт разомкнулись в коротком вздохе. Воодушевленный этим слабым звуком, он осыпал горячими поцелуями ее грудь вдоль полоски кружев по верхнему краю лифчика. Затем увлажнил языком тонкую батистовую ткань на вершине одного из холмов ее грудей и взял губами затвердевший сосок.

Испытывая невыносимо острое наслаждение, охваченная неистовым желанием, Вайолетт погрузила пальцы в трепещущие волны его волос, с большим трудом сдерживая себя. Она не заметила, как он стянул рукав с другого ее плеча и развязал нижние юбки, освобождая ее тело от шуршащего вороха шелковых одежд. Когда он выпустил ее из объятий, чтобы снять свою одежду, она протестующе застонала. Глядя на него сквозь опущенные ресницы, она старалась запомнить каждый изгиб его красивого и сильного тела. Она хотела знать его всего.

Ей пришлось помочь ему расстегнуть крючки ее корсета, прижав его к своей тонкой талии. Увидев на ее коже красные полосы, оставленные жестким китовым усом, он возмущенно выдохнул и стал нежно разглаживать их, лаская ее обнаженное тело. Его рука опустилась ниже, мягкие пальцы скользнули по плоской поверхности ее живота и замерли на пушистом треугольнике в его нижней части.

Почувствовав прикосновение губ в том месте, где была его рука, Вайолетт закрыла глаза и попыталась отодвинуться от него, сжимая ноги, но он удержал ее. Неотступный в своей страсти, нежный в своих пылких ласках, он увлек ее в неведомую ей страну наслаждения, о существовании которой она даже не подозревала. Постепенно уступая его настойчивым поцелуям, она целиком отдалась во власть его рук, и он принял этот дар, награждая ее неизмеримым блаженством. Собственная покорность придала ей смелости, и она протянула к нему руки.

С большой осторожностью он вошел в нее, влекомый чистым, естественным желанием, сдерживая его силу. Долгое время они оставались неподвижны. Она лежала в его объятиях, и неудовлетворенная страсть, вырастая из какого-то глубинного источника ее существа, распускалась и расцветала, наполняя ее всю. Содрогнувшись всем телом, Вайолетт обхватила его руками, ощутив своими чувствительными ладонями мускулы его спины, сжавшиеся от напряжения. Из ее горла вырвался стон.

Тогда он поднялся над ней и задержался в таком положении, сдерживаясь из последних сил, доводя накал страсти до предела. Она обеими руками с силой притянула его к себе, и он опустился, войдя в нее глубоко, еще глубже. Слившись в единое целое, переживая вместе сказочное блаженство, они одновременно достигли восторга утоления.

Позднее, завернувшись в шали с шелковыми кистями, они стояли у открытого окна, с наслаждением вдыхая свежий воздух и любуясь ночным небом над Парижем. Мерцающие огоньки прорезали тьму. Некоторые из них, выстроенные в линии и петли, словно серебряные и золотые бобы, были газовыми светильниками улиц и набережных Сены, другие, рассыпанные в беспорядке, по-видимому, служили бодрствующим или тайно действующим. Все вместе они создавали над городом рассеянное свечение, разгонявшее черноту ночи. Неясные силуэты зданий вырисовывались на фоне неба, словно на рассвете. Но настоящий рассвет еще не наступил, хотя был близок, слишком близок.

— Я хочу запомнить наш старый Париж таким, каким вижу его сейчас, — тихо произнес Аллин печальным голосом. — И я хочу запомнить тебя такой, как в этот момент, — нежной, красивой, с распущенными волосами.

— Не говори так, — взмолилась Вайолетт, поворачивая к нему голову, покоившуюся на его плече, и прикладывая пальцы к его губам. Слова Аллина напомнили ей о предстоявшем расставании, о котором она еще не готова была думать.

Он схватил ее руку и прижал к своим губам, а потом к своему сердцу. Его грудь высоко вздымалась от волнения. Наконец он отпустил ее руку и обнял за талию, сначала широко расставив пальцы, а потом мягко сжав их на теле так, словно хотел вобрать в свою ладонь всю ее и удержать возле себя.

— Ты так красива, так нежна и прекрасна! — хрипло прошептал он, почти касаясь губами ее лба. — Я люблю тебя, и буду любить всегда, как любил все эти долгие недели. Верь мне, прошу тебя, верь. Бывало, стоя перед мольбертом с кистью в руке, я смотрел на тебя, восседающую на возвышении, и вынужден был отворачиваться, чтобы снова и снова напоминать себе о реальности, иначе я мог бы наброситься на тебя и взять силой прямо там, на полу.

Вайолетт потерлась лбом о подбородок. Дрожащим голосом она призналась:

— Иногда, когда я сидела там на помосте, я хотела, чтобы ты это сделал.

— Но разве я мог?.. — Он сжал ее в своих объятиях.

— Мог бы ты? — Ее тело заныло от предвкушения его ласк.

— Если это то, чего ты хочешь. Если твое желание таково же, как мое.

— Теперь, — томно прошептала она, — я желаю того же, чего и ты. Теперь и всегда.

Повторяя ее имя как победную песнь, он отнес ее на руках на помост и, положив там, опустился рядом с ней на колени. Они не чувствовали ни стыда, ни угрызений совести, они были единым целым. В любви и страсти они наслаждались каждым пролетевшим мгновением и не могли отличить одно от другого, настолько неповторимо и прекрасно было каждое из них.

Неумолимо наступил рассвет, и ночь окончилась. Аллин помог Вайолетт одеться, затянув на ней корсет, застегнув пуговицы, завязав юбки, расправляя их поверх кринолинов. Своей щеткой в серебряной оправе он расчесал ее спутанные волосы, пока она стояла к нему спиной, высоко подняв голову, чтобы позволить стянутой корсетом груди вдыхать воздух.