Татьяна Веденская - Утро после «Happy End» Страница 51

– А где же лошадь? – изумленно спросите вы, вылезая из покореженного автомобиля и таращась на судорожно мечущегося туда-сюда худого нервного мужика с сигаретой в зубах.

– Какая к черту лошадь? – остолбенеет от неожиданности он. Впоследствии выяснится, что он ехал с дачи и до первой крови ругался с женой. Жена была недовольна его зарплатой, он был недоволен ее целлюлитом. Дети сидели на задних сидениях и орали, они были недовольны обоими. В таких условиях он, конечно же, никак не мог смотреть на дорогу. Ему было не до дороги. Поэтому он закономерно не увидел вас, хотя вы и стояли на красном светофоре, совершенно одни на пустынной проселочной дороге. И вам, собственно, в голову не пришло таращится в зеркало заднего вида, в ожидании скрытой угрозы сзади. В конце концов, вы-то ожидали лошадь! Хотя, конечно, после этого случая, а в особенности после мучительного ремонта машины и судорожных попыток со стороны этого умельца вам недоплатить, вы будете старательно смотреть в зеркало заднего вида, готовые в любой момент увернуться от очередного снайпера. Но знаете, какая вероятность того, что вам удастся снова попасть в эдакий переплет? Верно, такая вероятность ничтожно мала. Высшие силы уж придумают что-нибудь новенькое, чтобы не дать вам заскучать. Собственно, примерно это самое и произошло с Москвой, когда моему сыну Константину исполнилось тридцать дней. На дворе стоял все еще теплый, но уже не убедительный октябрь. Со дня на день ожидались холода и дожди, отчего у меня на душе периодически скреблись кошки. Так, не слишком сильно, но все-таки.

– Чего ты депрессуешь? – возмущалась Динка, которой как ишаку приходилось и работать, и терпеть Костины вопли по ночам. – Обещала же излучать счастье.

– У меня послеродовая депрессия, – отмахивалась я. – Скоро зима. Это очень, ОЧЕНЬ грустно. Будет холод.

– И что?

– Ничего, – отворачивалась я. На самом деле, конечно, больше всего меня расстраивали вовсе не природные условия, хотя перспектива ходить в нарядах, похожих на слои лазаньи, где всевозможные тряпки будут как «бабка за внучку, внучка за жучку», меня не радовала. В конце концов, я не готова быть репкой. Но самым страшным была полнейшая тишина со стороны Константина. В конце концов, он прекрасно знал, где я обитаю. И прекрасно понимал, что я уже точно должна была родить. И чего? И ничего! Никакого интереса к моей персоне, равно как и к персоне новорожденного, который, как ни крути, мог бы быть и его сыном. Такого рода мысли сами собой, невольно стучались в мои пустые и занятые только кормлением мозги. Но Динке я ничего этого не говорила, потому что всякий раз как разговор заходил о моем супруге, она странным образом деревенела и впадала в уныние. Ее бодрые «все образуется» и «конечно же, он вернется» так плохо сочетались с интонациями, которыми она это говорила, что я прекратила даже мимолетом затрагивать эту тему. Мы просто жили, как в старые добрые времена, когда мы только-только приехали в Москву, и нам не на кого было полагаться, кроме друг друга. Я убиралась, готовила еду (что очень радовало Динулю, поскольку готовлю я классно), кормила сына, гуляла с ним и стирала белье. Домохозяйка на пять с плюсом. Динка притаскивала продукты, один раз как самый настоящий папаша помогла мне вытащить Костика на ежемесячный осмотр, и иногда выпускала меня в одиночку пройтись по вечерним улицам, «чтобы поставить на место крышу», как она сама выражалась. В общем, мы жили, как нормальная, добропорядочная тихая семейка. Тот факт, что я все время, постоянно жду какого-то знака от Константина – старшего, почти не бросался в глаза. Но однажды случилось событие, которого никто никак не ожидал. Что-то типа той самой лошади, вылетевшей из-за угла и подминающей под собой ни в чем не повинных прохожих. В некоторой степени, все было даже хуже. Как если бы в районе Красной Площади завелся действующий вулкан, который неожиданно взял, да и залил раскаленной лавой сердце нашей Родины. Однажды вечером Динка вошла в квартиру, бросила сумку в прихожей и сказала:

– Все кончено! – После этого она села на пол и уткнула лицо в ладони. Я с Костиком на руках изумленно смотрела на Динку в позе, совершенно ей не свойственной.

– Что случилось?! – испугалась я. – Ты заболела? Что-то с мамой?

– Мой фонд лопнул, – сквозь слезы сказала она. Я вздохнула с облегчением. Надо же, фонд лопнул. Велика беда!

– Ничего страшного, прорвемся, – примирительно сказала я. Динка посмотрела на меня с жалостью, с которой смотрят на смертельно больного, которому только что сообщили, что он обязательно поправится.

– Слушай, ты большая девочка, так что будет правильным, чтобы ты все знала. В конце концов, это коснется и тебя.

– Что коснется? – забеспокоилась я.

– Похоже, что в Москве случился новый кризис. Мать его! Как же не вовремя! – Динка от досады так сильно хлопнула себя по коленке, что даже поморщилась от боли.

– Что? – ахнула от неожиданности я. – Какой кризис? Я не смотрела новости, и что-то важное пропустила?

– В Москве лопнуло около десяти паевых инвестиционных фондов. Самых крупных. Скоро, я уверена, обрушатся и еще сотни мелких. Это только вопрос времени.

– Но почему? – все еще отказывалась понимать, что произошло, я. Однако ощущение непоправимого уже заполнило нашу квартиру.

– Потому. Все, оказывается, вкладывали деньги в одно и то же. В московские квартиры, в основном новостройки.

– Это же очень надежное вложение, – пожала плечами я. Константин закряхтел, и я отвлеклась, чтобы утрясти его. Со стороны это выглядело, как если бы я музыкально гремела огромной погремушкой, изготовленной в виде ребенка.

– Конечно, если бы только этого не сделали все, кому не лень. Вот уже в течение, наверное, трех лет (а то и больше), ВСЕМ кажется, что это самое выгодное вложение.

– Но это же так и есть.

– Это так и было. БЫЛО, а теперь нет. Потому что правительство Москвы вдруг ни с того, ни с сего выбросило на рынок свои объемы. Огромные объемы! Оказалось, знаешь, сколько новостроек было прикопано в недрах чиновничьих структур? – язвительно засмеялась Динка.

– Сколько?

– Шестьдесят процентов! Они их просто держали, чтобы взвинчивать цены. Скачала двадцать, потом тридцать, а потом шестьдесят процентов новостроек.

– И что теперь? Подумаешь, выбросили.

– А то! Кто ж купит по таким ценам такое количество квартир? Представляешь, что в доме, где еще вчера была только одна квартира на первом этаже, да и та стоила сто пятьдесят тысяч долларов, теперь продается десять аналогичных квартир?

– И цены упали! – наконец догадалась я, хотя вся эта чехарда была столь запутанна и непонятна, что мне ужасно захотелось предложить разговор на потом. А пока попить, например, чайку. Однако, судя по Динкиному выражению лица, ей было не до чая. Выговориться – вот чего ей действительно не хватало.