Звева Модиньяни - Ветер прошлого Страница 51

Придворный лекарь Фортунато Сиртори многозначительно покачал своей большой головой, увенчанной полукольцом седых волос.

— Мир меняется у нас на глазах, события мчатся за нами подобно стае гончих; дворянство проявляет недовольство, народ бунтует, победители не оставляют нас в покое, а люди, которые могли бы повлиять на все эти изменения, уладить споры, успокоить мятежные души, исправить злоупотребления, смягчить боль, заняты поисками мечты по имени Саулина. — Фортунато Сиртори имел в виду не только Наполеона, но отчасти и самого себя. Обрубок из Кандольи глядел на него в недоумении, не понимая, о чем идет речь. Поэтому придворный лекарь продолжил свою мысль: — Любовь — это ускользающая тень, все ее волнения не более чем суета, она собирает богатства, не зная, кто ими воспользуется.

Две слезинки, блеснувшие в лунном свете, покатились у него по щекам — обычная человеческая слабость.

Алессандро не смел верить тому, что видел.

— Она была вам так дорога?

— Саулина? Саулина упорхнула, как бабочка, случайно залетевшая в мой сад. Но эти слезы я лью не из-за нее. Я плачу из-за Марции.

Обрубок ничего не понимал, а придворному лекарю было безразлично, понимает он или нет.

— Ты ее не знаешь, верно? Откуда тебе знать? Марция ушла от меня, Алессандро. А вместе с ней ушла любовь, ушла жизнь. Она дала денег Саулине, уговорила ее сбежать, а потом ушла сама. Навсегда. Не попрощавшись. Не сказав ни слова.

— Мне очень жаль. Но я просто не понимаю, о чем вы говорите, — тихо признался Обрубок.

— И помочь ты мне не можешь, я это знаю. А еще я знаю, кто такая Саулина, и могу тебя заверить, что она вышла из этого дома такой же чистой, какой вошла в него. Впрочем, осквернить мечту невозможно.

— Я лучше пойду, синьор.

— Иди, Алессандро. И пусть тебе сопутствует удача. Я останусь здесь наедине со своей болью. Если бы мы и в самом деле могли учиться на собственных страданиях, как говорит мудрец, мир уже знал бы формулу счастья.

Обрубок подробно рассказал Рибальдо о своей встрече с Фортунато Сиртори, опустив только имя и звание придворного лекаря. Рибальдо не стал настаивать, уважая секреты друга.

— Если бы я не видел ее своими собственными глазами, — заметил безногий, — я бы, кажется, сам начал верить, что эта девочка — всего лишь мечта. Она неуловима, как облачко.

Рибальдо встал и направился к двери.

— Ты поддался чарам этого человека, — сказал он другу. — Не знаю, чего он больше заслуживает: уважения или презрения. Но ты пошел туда с намерением его задушить, а кончил тем, что дал ему возможность выплакаться на твоем плече.

— Это верно, — подавленно признал Обрубок.

— Не стыдись этого, Алессандро, — теперь и Рибальдо назвал его по имени, потому что говорил просто с человеком, а не со своим сообщником или наемным убийцей.

— Мне очень жаль, что я так и не смог тебе помочь.

— Нам придется продолжить поиски.

— Неужели тебе так важно угодить мадам Грассини?

— С сегодняшнего утра она находится под защитой французской армии. Не исключено, что она уже и думать забыла о девочке. Но я дал слово, а слово мое нерушимо. Для кого-нибудь другого эта девочка могла стать разменной монетой, но для меня это вопрос чести. Крутая заварилась каша, верно?

— Ты говоришь о том, что произошло в Павии? — живо догадался Обрубок.

— Бунт послужил французам предлогом, чтобы ограбить город.

— К счастью, они не отдали на разграбление Милан после беспорядков на Соборной площади.

— Французы здраво рассудили, что не стоит искушать миланцев, — заметил Рибальдо. — Миланцы не ограничились бы сбиванием нескольких трехцветных кокард и «шестов свободы».

— Они снесли даже помост с надписью «Права человека», увенчанный фригийским колпаком. Словом, тот самый народ, который приветствовал французов, теперь их ненавидит, — подытожил Обрубок.

— Вот именно, — согласился Рибальдо. — Они отправились к дому Грассини и стали выкрикивать оскорбления, а потом забросали окна камнями. Конечно, сторожевым псам Бонапарте пришлось взять ее под охрану. Кстати, имей в виду, весь цвет миланской знати заключен в монастырь Санта-Маргерита.

— Тебе известны имена? — спросил Обрубок.

— Принц Бельджойозо, граф Таверна, граф Кавенаго, маркиз Арригони, граф Мельци д'Эриль, граф Нава и другие.

— А мы хлопочем о какой-то Саулине? — удивился Обрубок.

— Да, мы должны ее найти, — подтвердил Рибальдо. — Не забывай об этом.

Они крепко пожали друг другу руки и расстались.

Рибальдо отдал приказ, зная, что Обрубок из Кандольи сделает все возможное для его исполнения. А сам он тем временем намеревался найти лодочника Эмилио, переправившего на тот берег лекаря Анастазио Кальдерини. Потом он обойдет все остерии города и распустит слух, что дело Саулины касается всех, потому что этого хочет он, Рибальдо.

Обрубок крепко пристегнул себя к тележке и выкатился из дому. В ночной тишине, сменившей дневной шум, было что-то тревожное, даже пугающее. Город как будто застыл, немой и мрачный. Редкие прохожие жались к стенам. Тьма охватила, казалось, не только город, но и души его обитателей.

24

Саулина покорно следовала за честным солдатом по опустевшему городу. Ею овладело тупое отчаяние. Она уже видела себя в цепях, брошенной в темницу по обвинению в краже подаренных ей золотых монет.

С тех пор как она покинула дом своей покровительницы, все у нее шло вкривь и вкось, но Саулина твердо верила, что стоит ей найти украденную табакерку, как все ее несчастья мигом закончатся. Талисман вновь вернет ей удачу.

— Синьор, — умоляюще окликнула она своего стража.

— Ну что еще? — проворчал он.

— Я не воровка и не лгунья.

— А что ж ты такое есть? — Он ни на минуту не ослаблял своей хватки и не останавливался.

— Я просто несчастная девочка, никто мне не верит.

— А я, стало быть, должен тебе верить? — спросил солдат, хотя его тронули ее всхлипывания и залитое слезами личико.

— Да, если у вас есть сердце.

— Если ты говоришь правду, пусть в этом разбирается комендант. Он отпустит тебя на свободу, если все в порядке.

Саулина вдруг рванулась с такой силой, что солдат вынужден был остановиться.

— Генерал Бонапарт накажет вас за это! — закричала она, давясь слезами.

Так бы и было, если бы только ей выпал шанс рассказать о своих злоключениях главнокомандующему французов.

— Что тебе нужно, — ничуть не смутившись, ответил солдат, — так это хорошая порка. Ты действительно редкая лгунья. Ты уже сама не отличаешь правду от своих фантазий. Ты мне в дочери годишься, и как раз поэтому говорю: если тебя хорошенько не наказать сейчас, то ты пойдешь по дурной дорожке.