Александр Трапезников - Подари мне жизнь Страница 52

Дверь Мите открыл лысый сынуля, горький Лавр в терновом венце своего отца. За его спиной маячил настороженный Гельманд, почему-то с акварельной кисточкой за оттопыренным ухом.

— Мне Данилу Маркеловича, — скромно сказал Шишкин.

— Всем Данилу Маркеловича! — сердито ответил Лаврик. — Вы из газеты? Из телевидения? С какой программы?

— Я сам по себе, — несколько смутился санитар. — Но имею некоторое отношение к творчеству.

— Тоже художник? Живописец? — вмешался Гельманд. — Пришли взять секреты мастерства у нашего уникума? Ваша фамилия случайно не Куинджи? Не Левитан? Или вы Айвазовский?

— Шишкин, — вконец растерялся Митя.

— Ах вот как?! Он еще над нами издевается! — завопил Гельманд. — Гони, Лаврушка, его в шею! Да с лестницы, с лестницы спусти!

Храбрый галерист тем не менее прятался за спиной Лавра, воинственно размахивая акварельной кисточкой. Сынуля попытался захлопнуть дверь, но Митя поставил ногу.

— Дайте мне деда! — рявкнул он. И озверел в миг. Его толстое лицо побагровело, а губы затряслись от злости.

— Пойду звонить в милицию, — сказал Гельманд и куда-то исчез, оставив своего подельника на растерзание вандала и благоразумно решив, что в случае худшего исхода не придется с ним делиться выручкой.

А в это время из комнаты на шум вышел сам Данила Маркелович Жаков в расписанном павлинами длинном шелковом халате с бахромой. Санитара Митю он узнал сразу. И по-стариковски засмеялся.

— Пропустить! — властно бросил он сыну, затем крепко обнял друга своего спасителя. — Ну, пошли в мою комнату, покалякаем…

С первых же минут разговора Митя понял, что Данила Маркелович обложен со всех сторон этими кровопийцами, подписал какое-то условие, что продажа его картин идет исключительно через фирму Гельманда, а Лавр вообще сейчас оформляет над ним опекунство.

— Как же вы это допустили? — возмущенно спросил Митя.

— А вот так! — развел руками дедуля. — В эйфории пребывал, купался в лучах славы, ничего не соображал. Так ведь всегда и происходит, творческий человек что баран, его все время и стригут под корень. Тут, Митя, одно из двух: либо ты художник, либо торгаш. Совмещать не выйдет. Да мне ведь много и не надо, а на жизнь, слава Богу, хватает. Переезжаю вот скоро в укромный уголок. Ты запиши адрес, Косте дашь.

— У него, кстати, большие проблемы, — произнес Митя и понизил голос. — За дверью послышалось шуршание. — Но раз вы сами в таком положении…

— А ты расскажи подробнее, может быть, и мы на что-нибудь сгодимся, — улыбнулся старик.

Реакция Натальи Викторовны на то, что Константин и Ольга получили туристическую визу была несколько неожиданной.

— Быть не может, чтобы этот олух мог чего-то добиться, — заявила она дочери. — Наверняка он что-то напутал и взял визу вместо Израиля в Иорданию.

— Все равно это рядом, — ответила Ольга. — Ты несправедлива к нему, мама. Он столько сил вложил в эту визу!

— Ну уж! — не поверила мать. — Я-то думаю, что он только хоботом работать умеет. Бабник и пьяница.

— Мама! Не смей так говорить о моем муже! — рассердилась Ольга. И добавила: — О моем единственном пока муже.

— Вот-вот, — кивнула Наталья Викторовна. — А что-то другой не звонит? Немец-перец-колбаса.

— Тебе, по-моему, никто не угодит, — заметила дочь. — Ни русский, ни еврей, ни грек, ни немец. Гельмут сейчас в Германии. Поехал с моей фотографией, показывать матушке.

— Сосиски с капустой он поехал лопать, соскучился. Или со своей законной женой повидаться. Знаю я их!

— Ничего ты, мама, не знаешь. Живешь старыми представлениями. Ты еще вся в прошлом веке, — сказала Ольга. — А сейчас уже четвертый год нового тысячелетия. Ты попросту не адаптировалась к этим временам. А все давно изменилось — и страна, и общество, и политика, и отношения между людьми, и весь мир.

— Нет, — покачала головой мать. — Люди остались прежними, такими же жалкими ничтожествами и себялюбцами, только иногда их разбавляют праведниками, как гнилую воду хлоркой, чтобы можно было пить. А иначе отравишься. Но и хлорка-то эта скоро закончится, последний мешок в небесном продмаге остался.

— А Костя, между прочим, из породы праведников, — назло матери сказала Ольга. — Просто еще не догадывается об этом. Спит.

Наталья Викторовна даже засмеялась, схватившись за бока:

— Ой, не смеши меня! Сейчас лопну. Да он-то первым разбойником и будет. Уж лучше держись Гельмута. Хотя и тот, по-видимому, свинья порядочная. Нет, дочка, не верь людям, а мужчинам в особенности. Мир идет к своему концу.

— А вот давай-ка спросим у нашего домашнего Льва Толстого, — предложила Ольга, кивнув в сторону комнаты, где Вольдемар и бабушка вели почти немой философский диспут. — Он нам скажет: к концу мир идет или к своему возрождению? Не зря же он бороду отпустил, в ней — кладезь премудрости!

Мать и дочка, посмеиваясь, явились к Вольдемару, как к царю Соломону, чтобы разрешить спор. Тот, выслушав обеих, закатил глаза и задумался.

— Не может человек найти суть того, что делается под солнцем, сколько б ни трудился искать, — изрек наконец он. — А что было — то и будет, и что творилось — то и творится, и начало в конце, а конец — в начале, все же остальное тщета и ловля ветра.

Сказав это, он замолчал, сам пораженный своими словами, будто за него говорил кто-то другой. Молча переглянулись и мама с дочкой, каждая довольная ответом по-своему. А бабушка лишь вздохнула.

Глава двадцать шестая

Выход на финишную прямую

И вновь Костя с Джойстиком взывали к виртуальному компьютерному миру в ожидании ответов на свои сигналы о помощи. И опять над ними клубился сигаретный дым, а под ногами хрустели алюминиевые банки из-под пива.

— …Визу-то мы получили, но она туристическая, — рассуждал Костя, отвечая на предыдущий вопрос друга. — И она не дает права на бесплатное лечение.

— Пошел ответ! — воскликнул Джойстик, толкнув Костю, и сам же начал зачитывать с экрана текст: «…из вашего письма мы поняли, что к моменту приземления самолета у вас на руках еще не будет документального подтверждения статуса репатрианта».

— Ну разумеется! — проворчал Костя. — Оформление происходит в самом аэропорту.

— Тихо, не мешай. «Однако, учитывая вашу форс-мажорную ситуацию, мы пошли вам навстречу и приняли решение, что ваше устное утверждение о том, что посольство присвоило вам этот статус, является для нас достаточным, чтобы принять вашу супругу прямо с борта самолета».

— Супер! — высказал Костя — Это то, что мне надо!

— А если они позвонят в посольство и узнают, что никакого гражданства вам не дали?

— «Это — вряд ли», как говорил товарищ Сухов. Во-первых, для них это лишние хлопоты, а люди есть люди, поверили — и точка. А во-вторых, я уверен, что у них есть какой-нибудь страховой фонд, который компенсирует им неоплаченные операции.

— Разумно, — кивнул Джойстик, открывая новую банку с пивом. — Будем считать, что «таможня дает добро», как отвечал господин Верещагин, коли уж мы заехали в Педжент к Абдулле.

— Я вот что сделаю, — продолжил Костя. — Если Ольгу и Антошку примут в больницу прямо с самолета, то я останусь в аэропорту и буду мурыжить их с оформлением документов до последних сил, пока малышу не сделают операцию. Прикинусь сердечником, поваляюсь пару часов без сознания, в конце концов, изображу из себя тихого сумасшедшего, — и Костя, скривив рожу, заблеял, дергая всеми конечностями и пуская изо рта слюну.

Джойстик засмеялся, бросил ему банку пива и вновь стал читать текст:

— «По приземлении вам не обязательно расставаться со своей супругой — вы можете поехать в клинику вместе с ней, а документы оформить в следующие дни».

— Вау! — закричал Костя и даже пустился в пляс. Но танцевал он не «Хаву нагила», а почему-то «Сиртаки», что было не совсем справедливо в данной ситуации.

Джойстик весело наблюдал за ним. Потом отрезвил его резонным вопросом:

— А ты подумал, что будет потом? Ведь рано или поздно наступит момент, когда они попросят тебя вернуться в аэропорт и привезти документы, подтверждающие ваше гражданство. И что тогда?

— Плевать! — отозвался Костя. — Главное — операция. Нет, какие же все-таки гуманисты эти ваши евреи! Даже не ожидал. Обязательно схожу к Стене Плача и помолюсь Иегове.

— Яхве, — поправил Джойстик. — Впрочем, не знаю. Ты лучше уясни себе, что за это мошенничество тебе грозит тюрьма. Здесь прямое нарушение закона, обман.

— Ну и пусть! — с вызовом сказал Костя. — Ладно, тюрьма так тюрьма. Посижу немного в израильской тюрьме, все-таки не зиндан у Туркмен-баши. Там, говорят, хорошо кормят и даже можно получить образование.

— Образование получишь, — согласился Джойстик. — Научишься из рукава тузов доставать. За пять-то лет!