Мария Воронова - Книжная девочка Страница 52

Женя шла по узкой дорожке тихого кладбища. Пока не образовались сугробы, она хотела посмотреть, все ли в порядке с маминой могилой. Свежий снег хрустел под ногами, легкий мороз пощипывал щеки. Она была одна-одинешенька в белом поле крестов и памятников.

Сметя снег с мраморной плиты, Женя положила на нее горько пахнущие пурпурные хризантемы. Постояла немного и, закрыв оградку, медленно пошла обратно, глядя на знакомые памятники поблизости.

Ей казалось, что со времени последнего посещения окружающий пейзаж изменился, но она не могла сообразить, в чем состояли изменения.

Где-то рядом громко крикнула ворона. От неожиданности Женя поскользнулась, оступилась с тропинки и, споткнувшись об торчавший из снега свежий пенек, едва удержалась на ногах. Так вот почему изменился пейзаж: кто-то спилил два больных клена, чьи листья с середины лета покрывались жирными черными пятнами.

Оглядев поцарапанный носок сапога, Женя пошла дальше, но снова остановилась. Ее внимание привлекла широкая стела розового гранита, прежде заслоненная кленами. Она ступила в снег и сделала несколько шагов, чтобы разглядеть получше. И тут же ее сердце сжалось, как в страхе перед неизведанным.

Со стелы на нее смотрела красавица с фотопортрета.

Женя подошла ближе. Никаких сомнений. Изображение на камне выполнено с портрета, который она нашла в диване. Точная копия – наверное, кладбищенского мастера не оставила равнодушным красота девушки. Ниже в граните были вырезаны буквы: Катенька Кречетова.

С колотящимся сердцем Женя переступила цепь оградки и провела перчаткой по изморози гранита. Две даты: 1974–1993. Тире длиной в девятнадцать лет.

Бедная Катенька Кречетова… Так вот почему ты не забрала дневники и вещи.

Что с тобой случилось, почему ты ушла так рано? И что за знаки ты подаешь мне?

Женя поняла, что должна, просто обязана раскрыть тайну, связавшую ее с красавицей, у которой теперь появилось имя.

Выйдя на аллею, она решительно повернула направо – к дирекции кладбища.

Больше всего на свете Женя боялась ходить в государственные учреждения. Обращаясь за любой справкой, она всегда ждала хамства и отказа, и чаще всего ожидания ее не обманывали. Однако сейчас другого пути не было. Она попыталась сформулировать вопросы, которые задаст в конторе. От волнения она не все разглядела, но ей показалось, что могила Кати Кречетовой не была запущенной. Может быть, кто-то за ней ухаживал. Может быть, в конторе есть сведения о человеке, который хоронил девушку. Хотя… прошло двадцать лет… И не исключено, что Катю хоронила бывшая хозяйка квартиры, тогда круг поиска замкнется.

Кладбищенская контора находилась в длинном одноэтажном здании, обшитом серым сайдингом. Внутри был длинный коридор со множеством дверей, застеленный красной ковровой дорожкой. Здесь пахло сыростью и горем. В конце коридора стояла небольшая группа людей с растерянными заплаканными лицами. Мимо Жени прошел могильщик, обдав запахом перегара. Комья желтой земли с его сапог остались на ковровой дорожке. Из-за двери, за которой он скрылся, тянуло табачным дымом.

Женя читала таблички на дверях. Одна из дверей распахнулась, вышла женщина в черном костюме с профессионально скорбным лицом.

Женя шагнула ей навстречу:

– Вы не могли бы подсказать… Мне нужна информация об одном захоронении.

Женщина внимательно оглядела Женину шубу и, видимо, осталась удовлетворена.

– Следующая дверь.

Постучавшись, Женя зашла в указанный кабинет. За столом сидела тетка с одутловатым лицом и в меховой жилетке, листала какие-то канцелярские книги. Не поднимая глаз, она рявкнула:

– Приема нет.

– Извините, но мне сказали, что у вас можно получить справку… Я готова заплатить.

При слове «заплатить» тетка подняла глаза.

– Мне нужна информация о захоронении… – начала Женя.

– Вы родственница?

– Нет…

– С какой целью интересуетесь? – Тетка сняла очки и подозрительно уставилась на Женю, прищурив бесцветные глаза.

– Понимаете, я увидела один памятник, на нем портрет, он показался мне знакомым… Я хотела бы узнать, кто хоронил…

– Какого года захоронение?

Женя назвала.

– Поезжайте в архив, адрес на доске в коридоре. Срок поиска – месяц.

Тетка стала демонстративно перекладывать бумаги на столе.

– А можно ускорить поиск? – осмелела Женя, ужаснувшись, что придется так долго ждать.

– Девушка, да вы представляете, сколько у меня работы? Вы хотите, чтобы ради вашей прихоти я все бросила? Вы даже не родственница! – Тетка возмущенно покачала головой.

Но Женя уже знала, что от нее требуется. Она быстро достала из сумочки три тысячи и положила на стол. Деньги мгновенно исчезли под ворохом бумаг.

– Присаживайтесь, – тетка сменила гнев на милость. – Имя-фамилия захороненного? Номер участка?

Участок был тот же, что и у Жениной мамы.

Договорились, что Женя позвонит в контору через три дня.

Мила привычно занималась домашними делами, а ее мысли были заняты Спасским. Что его ждет?

Для себя она не боялась смерти, но боялась остаться немощной, никому не нужной. Наверное, и для Андрея страшнее всего – стать инвалидом, неспособным работать и кормить семью.

Она подняла глаза к потолку. Есть там кто в небесах или нет, пожалуйста, сделай так, чтобы он выздоровел!

Прошли времена, когда смерть воспринималась как удел стариков, естественный уход предыдущих поколений. Теперь и сама Мила – в первой шеренге, и не так важно, сколько лет придется ждать, пять или пятьдесят. Все, что можно было сделать – сделано. Это Долгосабуров может взять девочку и начать жить заново, как ни в чем не бывало, а Мила – нет. Ну, уйдет она от мужа, и что? Новую семью создать не удастся. Ни при каких обстоятельствах. И не потому, что она старая и страшная, нет. Слишком много душевных сил потрачено, и слишком много из них – зря.

Вся ее жизнь была отравлена горечью мужского предательства. Она ведь хотела только одного – простого женского счастья. С детства зная, что нельзя получить все, Мила заранее готова была отказаться от карьеры и достатка ради счастливой семьи. Но жизнь ни разу не поставила ее перед таким выбором. Мужчины уходили, каждый раз отрывая кусок от Милиного сердца, так что теперь там, наверное, остался только грубый рубец… Ни одной свободной площадочки, чтобы прирасти, прикипеть к кому-то. Миша ей не нравится, она его не уважает, даже не дружит с ним, как со Спасским или Волчеткиным. И своим огрубевшим сердцем не чувствует, любит ли ее он. Вряд ли любит. Живут два посторонних человека, ждут конца. Вот и все женское счастье.

Депрессия у Милы бывала двух сортов. Первая заставляла ее валяться на диване и пялиться в телевизор, а вторая, наоборот, не давала присесть, толкая на всякие нужные и не очень дела. Первая была лучше: полежав сутки с сериалом, Мила становилась так себе противна, что вскакивала с дивана, как с горячей сковородки, оставляя на нем свою депрессию, а вот второй вариант мог продолжаться бесконечно долго…