Татьяна Алюшина - Вирус ненависти = Измена в розовом свете Страница 52

— Ну побеседуй.

— Всенепременно, но позже! Мне звонил твой Беркутов, объяснил, где Денис. Мне сразу как-то легче стало, ты была права, когда хотела его спрятать!

— Ритуль, я устала как собака и есть ужасно хочу. Если что, звони, я сейчас поем и спать лягу.

Почему-то Тина не сказала Ритке про Артема и их утреннее умопомрачение с элементами акробатики на полу. Наверное, еще рано, она скажет потом, когда сама поверит во все это.

— Отдыхай, моя хорошая! Целую! — попрощалась Ритка.

Тина приготовила ужин, поймав себя на том, что рассчитывает на двоих.

«Правильно! А что, заявка гражданина Беркутова о совместном ночевании имела место? Имела! Значит, ужин на двоих! Или сглазить боишься? Конечно на двоих!» — рассмеялась своим мыслям.

Ужин был готов, и она задумалась: перекусить что-нибудь, а потом поесть вместе, или поесть самой, а Артема потом накормить?

Раздался звонок в дверь.

— Вот и хорошо, значит, будем ужинать вместе!

Тина поспешила к двери, лишь в последний момент, перед тем как открыть, спохватилась и спросила:

— Кто там?

— Это я, Алексей! Открой, мне надо с тобой поговорить!

Она удивилась, но открыла, впуская его. Он вошел и прикрыл за собой дверь.

Выглядел он ужасно!

Лицо имело даже не белый, а какой-то сероватый тон кожи, через всю шею тянулся фиолетовый синяк от петли, которой его душили, он прихрамывал на одну ногу, с трудом передвигаясь, костюм на нем висел — за это время он сильно похудел.

— Лешка-а! — сказала Тина, разглядывая его и жгуче ему сочувствуя.

— Любуешься? — зло спросил он.

— Леш, идем, я тебе кофе сварю, может, ты есть хочешь?

— Не надо, Тина! — повышая голос, ответил он. — К чему этот цирк?

Так, понятно, все как всегда!

Тина повернулась к нему спиной и прошла в кухню. Конечно, он ковылял сзади — раз уж пришел разбираться, то просто так, без выяснения отношений, не уйдет!

— Присаживайся, — предложила она, указывая рукой.

— Я постою, хоть мне это и тяжело.

— Ты зачем пришел, Леша?

— Я долго думал, у меня было много времени в больнице, — подчеркнул он. — И знаешь, что я понял?

— Ну что? — как-то смирившись, спросила она.

— Это ты! Я сначала не верил — ну, не тот ты человек, чтобы так действовать! Может, через суд ты бы и стала деньги требовать, но чтобы так… А потом понял: ты мне мстишь! За все! За то, что я тебе денег не давал, за то, что изменял тебе, я не знаю, что ты еще себе там напридумывала! — кричал он, распаляя самого себя.

— Леш, не надо, тебе, наверное, вредно так нервничать, — попыталась успокоить его Тина, начиная злиться такой тупости и самомнению. — Ты подумай, с какого рожна мне на тебя нападать! Я тебя не люблю, я безумно устала от жизни с тобой, мне глубоко безразличны твои деньги, и, если честно, когда ты ушел, я наконец спокойно вздохнула!

— Ты мне сейчас что угодно скажешь! Я тебе не поверю! Кроме тебя, некому, и мотива ни у кого нет! Я все обду…

Он вдруг покачнулся, закатил глаза, у него медленно стали подгибаться ноги.

— Леша! — закричала Тина, кидаясь к нему. — Тебе плохо, Леша?

Она подхватила его под мышки, стараясь поддержать, но он тяжело и неотвратимо падал прямо на нее. Тина пыталась остановить это движение или направить в сторону, усадить его на стул, но он всей бессознательной массой падал вперед. Тине удалось смягчить удар об пол, поддерживая его руками. Господи, ему совсем плохо! Еще бы, столько травм!

Тина трясла его, заглядывала в лицо, пытаясь привести в сознание, попробовала перевернуть на спину, ее рука уперлась во что-то, она посмотрела и замерла!

У Лешки в спине, воткнутый по самую рукоятку, торчал нож!

По светлому пиджаку растекалось кроваво-красное пятно. Как во сне она смотрела на ручеек крови, стекавший сбоку на пол и превращающийся в лужицу.

Тина вдруг всей кожей, всеми первобытными инстинктами почувствовала, что кто-то стоит рядом!

Медленно, не желая убеждаться в своем предположении, она перевела взгляд с Лешкиной спины на пол, дальше на чьи-то туфли, женские ноги, взгляд заскользил выше, по ногам, выше, выше…

Прямо перед собой она увидела направленное ей в лицо дуло пистолета. Не сам пистолет, не руки, державшие его, а маленькую, ужасающую своей неотвратимостью черную бездонную дырочку выходного отверстия, смотрящую прямо ей в глаза!

Страх молнией пронзил все тело, ударив одновременно в ноги, руки и сердце.

Страх такой силы, что она не могла ни говорить, ни дышать, ни думать, ни двигаться, а только смотрела, как загипнотизированная, на эту дырочку!

— Дошло, наконец! — сказал кто-то.

И Тина, продираясь через какую-то вату, заполнившую мозг, начала понимать, что за дырочкой находится пистолет, а пистолет держат руки и эти руки чьи-то!

Она с трудом оторвала взгляд от пистолета и посмотрела в лицо человеку.

— Здравствуй, дорогая! — рассмеялся «стрелок».

— Люда-а? — пугаясь еще больше, поразилась Тина.

— Я, я! Ничего, не расстраивайся, ты просто тупая, до тебя долго доходит!

Страх, сковавший все ее тело, понемногу стал отпускать мозг.

— Это ты его? — задала совсем уж глупый вопрос Тина.

— Конечно я! Только такой придурок, как он, мог подумать, что ты на это способна!

И в этот момент в голове у Тины что-то щелкнуло!

Раз — и включился свет!

Она отчетливо увидела перед собой лицо Марии Захаровны, которая говорит ей: «Ты должна перестать бояться! Тебе надо преодолеть все свои страхи!»

Гадкий, мерзкий, парализующий спрут страха выскочил из ее тела и исчез! В секунду!

На Тину снизошли спокойствие, уверенность и необычайная легкость в сознании, мыслях, действиях. А вот так, неизвестно откуда!

«Бояться будем потом!»

Она отвернулась от Людмилы, пистолета, который та направляла на нее, и пошла к телефону, висящему на стене.

— Куда?! — крикнула Людка, не ожидавшая такого поворота событий. — Стоять!

— Надо вызвать скорую, — спокойно объяснила Тина.

— Вызовешь, но позже! Сначала ты вытащишь нож у него из спины!

— Если я его вытащу, начнется сильное кровотечение, он может умереть.

— Да не жалко! — зло рассмеялась Людка и пнула Лешку ногой. — Раз уж ты такая сердобольная, так и быть, можешь просто за него подержаться и оставить свои отпечатки.

Тина вопросительно подняла брови и перевела взгляд на руки Людмилы — на них были надеты тонкие медицинские перчатки.

— Зачем тебе это? — спросила она, все понимая.

— Потому что я хочу, чтобы ты сидела в тюрьме! Долго сидела, лет двадцать! Чтобы тебя трахали и охранники, и зечки, а если выживешь, через двадцать лет выйдешь оттуда помоечной крысой, никому не нужной бомжихой!