Сесилия Ахерн - Люблю твои воспоминания Страница 53

— Как слуховой аппарат Джо, — говорит папа. Он наклоняется вперед и нажимает на кнопку. — Вы меня слышите? — кричит он.

— Да, приятель. — Водитель смотрит на него в зеркало. — Очень хорошо.

Папа улыбается и снова нажимает на кнопку:

— А теперь?

Ответа нет, водитель бросает на него быстрый взгляд в зеркало заднего вида, озадаченно наморщив лоб и одновременно пытаясь следить за дорогой.

Папа фыркает.

Я прячу лицо в ладонях.

— Мы так с Джо поступаем. — Папа озорно смеется. — Иногда он может проходить целый день, так и не поняв, что мы выключили его слуховой аппарат. Он-то думает, что все молчат. Каждые полчаса он кричит: «Господи! Как же здесь тихо!»

— Папа смеется и снова нажимает на кнопку. — Здорово, папаша, — весело говорит он.

— Привет, Пэдди[10], — отзывается водитель.

Я жду, что папин кулак метнется сквозь щель в разделяющем их стекле. Но этого не происходит. Вместо этого сквозь нее просачивается папин смех.

Молодой водитель изучает в зеркало папино невинное выражение лица, выражение человека с добрыми намерениями, не желающего никого оскорбить, и молча продолжает вести машину.

Я смотрю в сторону, чтобы не смущать папу, но испытываю при этом некоторое самодовольство и ненавижу себя за это. Через некоторое время, на светофоре, папа нажимает на кнопку и, хитро прищурившись, говорит водителю:

— Не обижайся, приятель, просто вот эта особа… — Он кивает на меня. — …ведет себя как веселая старая душка, если вы понимаете, что я имею в виду.

Водитель смеется и останавливается возле нашего отеля. Я рассматриваю его из машины и остаюсь приятно удивленной. Трехзвездочный отель в самом центре города, в десяти минутах пешком от главных театров, Оксфорд-стрит, Пикадилли и Сохо. Достаточно близко, чтобы мы не успели вляпаться в неприятности, возвращаясь в отель. Или, наоборот, слишком близко от них.

Папа вылезает из машины и везет свой чемодан к вертящимся дверям отеля. Я смотрю ему вслед в ожидании сдачи.

Двери вертятся очень быстро, и я вижу, как он топчется, пытаясь рассчитать, когда ему войти. Как собака, боящаяся прыгнуть в холодное море, он делает шажок вперед, замирает, снова резко дергается к двери и останавливается. Наконец он бросается к дверям, и его чемодан застревает снаружи, останавливая двери и блокируя его внутри.

Я не спешу выходить из такси. Слышу, как папа стучит по стеклу двери и вопит: «Помогите!», и, не обращая внимания на крики, спрашиваю у водителя:

— Кстати, как он меня назвал?

— Веселая старая душка? — улыбается он. — Вам вряд ли понравится.

— Все равно скажите, — настаиваю я.

— Это значит задница, — смеется он и уезжает, оставив меня на тротуаре с открытым от удивления ртом.

Я замечаю, что стук прекратился, обернувшись, вижу, что папу наконец освободили, и спешу в отель.

— У меня нет кредитной карты, но я могу дать вам свое слово, — медленно и громко говорит папа женщине за стойкой регистрации. — А мое слово — это моя честь.

— Все в порядке. Вот, пожалуйста. — Я протягиваю карточку.

— Почему в наши дни люди не расплачиваются бумажными деньгами? — вопрошает папа, налегая на стойку. — Современная молодежь вся в долгах, потому что они хотят то, хотят это, но они не хотят работать, и поэтому используют эти пластиковые штучки. Но это не бесплатные деньги, точно вам говорю. — Он решительно кивает. — С такой штукой вы всегда будете должны.

Женщина за стойкой вежливо ему улыбается и продолжает набирать что-то на компьютере.

— Вы будете жить в одном номере? — спрашивает она.

— Да, — с некоторой опаской отвечаю я.

— Два дяди Теда, я надеюсь? — вновь вступает папа. Она непонимающе хмурится.

— Кровати, — тихо говорю я. — Он имеет в виду кровати.

— Да, это односпальные кровати, — подтверждает папа и наклоняется вперед, пытаясь прочитать имя на ее значке. — Бреда, да? Туалет в номере будет? — спрашивает он.

— Да, сэр, во всех наших номерах есть туалеты, — вежливо отвечает она.

— О! — Видно, что на него это произвело впечатление. — Что ж, я надеюсь, у вас работают лифты, потому что я не могу идти по яблокам, у меня Кэдбери барахлит, — продолжает веселиться он.

Я зажмуриваюсь.

— Яблоки и груши — это лестница, а батончик «Кэдбери» — спина, — говорит он тем же голосом, каким рассказывал мне детские стишки, когда я была маленькой девочкой.

— Понимаю, мистер Конвей.

Я беру ключ и направляюсь к лифту, папа ковыляет за мной через фойе. Я нажимаю на кнопку третьего этажа, и двери закрываются.

Номер стандартный, чистый, и меня это устраивает. Наши кровати, на мой взгляд, стоят друг от друга на достаточном расстоянии, есть телевизор и мини-бар, который привлекает внимание папы, пока я наполняю ванну.

— Я бы не отказался от капли штрафа. — Его голова исчезает в мини-баре.

— Ты хочешь сказать вина?

— Нет, бренди.

Наконец я погружаюсь в горячую успокаивающую воду, пена поднимается как взбитые сливки на мороженом.

Мыльные пузыри щекочут нос и покрывают тело, соскальзывают через край и опускаются на пол, где, потрескивая, медленно исчезают. Я ложусь и закрываю глаза… Стук в дверь.

Я не обращаю на него внимания.

Опять стук, на этот раз немного громче.

Я опять не отвечаю.

Бабах! Бабах!

— Что? — кричу я.

— Ой, прости, я думал, что ты там уснула, дорогая.

— Я в ванне.

— Я знаю. Ты там поосторожней. Можешь задремать, сползти под воду и захлебнуться. Так случилось с одной из кузин Амелии. Ты знаешь Амелию? Она иногда навещает Джозефа, живущего дальше по улице. Но теперь она не заходит так часто, как раньше, из-за этого несчастного случая в ванной.

— Папа, я ценю твою заботу, но со мной все в порядке.

— Хорошо. Тишина.

— На самом деле я не это хотел сказать, Грейси. Я хотел узнать, долго ли ты там еще пробудешь.

Я хватаю желтого резинового утенка, стоящего на краю ванной, и душу его.

— Дорогая? — спрашивает он тоненьким голосом. Я держу утенка под водой, пытаясь его утопить.

Потом отпускаю, и он выпрыгивает на поверхность, глядя на меня глупыми глазами. Я делаю глубокий вдох и медленно выдыхаю.

— Около двадцати минут, папа, это ничего? Тишина.

Я снова закрываю глаза.

— Э-э, дорогая. Просто ты там уже двадцать минут, а ты знаешь, как моя простата…

Я больше ничего не слышу, потому что вылезаю из панной, тихо рыча от злости. Ноги скользят по полу ванной, с меня течет мыльная вода. Я накидываю на себя полотенце и открываю дверь.