Галина Артемьева - Колодезь с черной водой Страница 54

– Слышали ли вы об этом? – поинтересовалась Ханнелоре у ученика. Разговор, естественно, велся на немецком, ей приходилось время от времени контролировать, все ли понял ее собеседник.

– Нет, я ничего не слышал о Ванзейской конференции, – отозвался ученик, – расскажите, пожалуйста.

Ханнелоре начала нелегкое для нее повествование. У каждого немца, даже рожденного много позже войны, сидит в душе боль и стыд за прошлое своего народа. С детских лет узнает ребенок о позоре нацизма и о том, что это не должно повториться. Маленькие берлинские жители, видя перед подъездом своего дома, среди брусчатки мостовой, латунные таблички с именами, знают: это имена и даты жизни тех людей, которые во времена Третьего рейха жили в этом доме и были вывезены и убиты из-за своей национальности. Есть подъезды, у входа в которые имеется лишь (лишь!) одна латунная вставка. Один человек. А есть – десять, четырнадцать, пятнадцать! Жильцы целого подъезда прекрасного старинного дома были уничтожены из-за преступной политики Гитлера и его соратников.

Ханнелоре росла в ГДР. Там не так часто говорили о гитлеровских временах. Да, это не должно повториться, но – мы – другие немцы! Мы строим коммунизм вместе с другими странами социалистического лагеря. Мы – против нацизма. Все казалось простым и ясным. Когда Германия объединилась, Ханнелоре почувствовала разницу. О многом в Западной Германии говорили открыто и без недомолвок. И на нее, взрослую, обрушились страшные факты и безысходное чувство стыда.

И вот сейчас она написала для ученика название озера – Grosser Wannsee, чтобы он потом, желая расширить информацию, без труда нашел искомое в Интернете обозначение.

– В январе 1942 года на этом озере, на прекрасной, стильно обустроенной вилле Марлир, состоялось тайное совещание, собрались самые главные функционеры Третьего рейха и национал-социалистической партии, чтобы обсудить важнейшую для них тему: окончательное решение еврейского вопроса, – рассказывала Ханнелоре. – Гитлер поставил задачей избавить Европу от евреев. И вот решали, как это будет делаться. Конечно, и до этого евреев депортировали в «трудовые», как они их называли, лагеря, а на оккупированных территориях уже было уничтожено более миллиона евреев, но все это в целом вопроса не решало.

Итак, на вилле Марлир собрались, так сказать, сливки тогдашнего Третьего рейха, министры, генералы, хорошо образованные люди. И эти люди приняли план выселения евреев Европы на восток в трудовые лагеря, где те постепенно вымерли бы. В протоколе этого собрания говорилось о каторжных условиях, которые должны быть созданы для обитателей концлагерей, вследствие которых, «надо надеяться, большинство умрет».

Каждый участник этого совещания получил копию протокола, в котором, помимо всех остальных деталей планируемого истребления, указывалось окончательное число еврейского населения Европы, которое подлежало уничтожению: 11 миллионов человек.

Когда крах Третьего рейха был уже близок, все участники той встречи уничтожили свои копии протоколов, но одна уцелела, поскольку ее владелец, не успев избавиться от нее, сам попал в лагерь.

Итак, эта встреча и получила позднее название Ванзейской конференции. А сейчас на вилле находится Мемориальный центр холокоста.

Но это не все достопримечательности Ванзее.

Есть, к примеру, популярная вилла Либермана.

– Вы слышали о художнике Максе Либермане? – на всякий случай уточнила Ханнелоре.

Получив отрицательный ответ, она продолжила свое повествование:

– Макс Либерман – один из лучших немецких художников, он был одним из главных представителей импрессионизма за пределами Франции. Вы знаете французских импрессионистов? – уточнила она.

– Конечно, – кивнул ученик.

– Макс Либерман был очень популярен в Германии и как портретист, и как пейзажист. Он руководил Прусской академией художеств, но в 1933 году, за два года до смерти, подал в отставку из-за вмешательств национал-социалистов в сферу искусства. Он написал в заявлении об отставке, что убежден, что искусство не может иметь ничего общего с политикой и происхождением. Да, я забыла сказать, что по происхождению Макс Либерман был евреем.

Так вот, о вилле. Он построил ее в начале ХХ века, чтобы больше времени проводить на природе. Там очень красиво: берег озера, невероятные закаты, дивный розовый сад, вековые деревья. В последние годы жизни Макс Либерман на вилле не бывал. Он безвылазно находился в своей берлинской квартире и говорил: «Я живу исключительно из ненависти. Я больше не смотрю в окно этой комнаты, я не хочу видеть новый мир вокруг меня». После смерти Либермана нацисты принудили его вдову Марту (она была, кстати, очень красивой женщиной, сохранилось много ее портретов кисти не только мужа, но и других художников), так вот – нацисты принудили Марту продать их прекрасную виллу и сделали там представительство Почты Германии, а потом госпиталь.

Я часто там бываю, там сейчас музей, гуляю в розовом саду, вдоль озера и всегда с болью думаю о Либермане и его жене. Ее мне особенно жалко. Ей пришлось покончить с собой в еврейской больнице в Берлине, чтобы не попасть в концлагерь Терезиенштадт, приняла большую дозу снотворного и не проснулась. Мужу ее повезло гораздо больше, он умер своей смертью, в собственном доме, наверное, даже не представляя, до каких адских замыслов способны дойти правители Третьего рейха.

На этом Ханнелоре закончила свой рассказ о достопримечательностях Ванзее. Ученику пора было уходить.

– Все ли вам было понятно? – спросила она юношу для порядка, хотя была уверена, что он понял все, ведь она старалась говорить просто и внятно.

– Да, да, – сказал любимый ученик, – все ясно. А скажите, пожалуйста, могу ли я вас спросить: вы – стопроцентная немка?

Ханнелоре удивилась вопросу, но ответила утвердительно.

– Тогда вы, возможно, меня поймете, – продолжил отличник.

– Я постараюсь, – улыбнулась Ханночка, совершенно не ожидавшая услышать то, что через секунду предстояло ей услышать.

– Я, знаете, жалею, что у Гитлера – не получилось, – сказал студент.

– Что – не получилось? – не поняла Ханнелоре.

– Не получилось с евреями.

Ханнелоре подумала, что ослышалась. Решила, что мальчик не сумел правильно сформулировать свою мысль. И переспросила по-русски:

– Возможно, я плохо вас поняла? Вы жалеете, что Гитлер не осуществил свои планы уничтожения?

– Да! – последовал уверенный ответ. – И я вам сейчас обосную…

Удар Ханна получила в самое сердце. Как пуля вошла. Ей было на самом деле очень больно. И не закричать, не заплакать. И еще. Она вдруг почувствовала себя будто в машине времени. Машина эта перенесла ее в начало сороковых годов двадцатого века. Она разговаривает с юношей, и тот уверенно и спокойно перечисляет ей причины, по которым целый народ должен быть стерт с лица земли. Только тем юношам полагалось быть светловолосыми и голубоглазыми. А этот, перед ней, почему-то был кареглаз, темноволос, смугловат. Красив – безусловно. Хорошо откормлен, физически крепок, образован… Но – вряд ли умен. Совершенно не понял, с кем можно говорить на такие темы, а с кем – исключено. Почему-то выбрал ее себе в союзницы. Думает, что немцы так и остались в глубине души убийцами, уничтожителями.