Прости, я тебя проиграл - Галина Милоградская Страница 54

— От мужа, — ответила я, проглотив горький комок.

— Мерзавец, — констатировала донна Карла. — До чего довёл такую хорошую девочку! Пусть горит в аду вместе со всеми его поступками!

— Аминь, — улыбнулась я. Не была особо верующей, но сейчас отчаянно захотела, чтобы Вадим действительно попал в ад, вместе с Константином. И желательно — в один котёл.

— Время умеет лечить. — Донна Карла вздохнула и посмотрела на океан. — Он забрал моего Педрито, когда мальчишки были совсем маленькими. Поначалу я выла и проклинала его, а потом поняла — жизнь не стоит на месте. И твоя тоже, девочка. Вот увидишь: однажды проснёшься и снова захочешь любить.

Может быть. Но пока я даже представить себе не могла, что когда-нибудь снова смогу впустить в свою жизнь мужчину. Иногда казалось, что я всё ещё грязная. Кожа до сих пор хранила прикосновения Константина, никаким мылом не получалось их смыть. Внутри всё сжималось, стоило вспомнить его лицо, его дикий взгляд. Иногда хотелось удариться головой о камень и лишиться памяти, а может и вовсе — никогда не проснуться. Чтобы хоть как-то справиться с эмоциями, я начала писать.

Первое письмо написала Вадиму. Выплёскивая всю ненависть, я писала обо всём, что хотела ему сказать. Следующее написала через день Константину: о мерзости, которую он вызывал, о том, как я заставляла себя, как потом меня тошнило. Я писала письма каждый день, на закате, не перечитывая, избавляясь от грязи, коркой покрывшей меня изнутри.

И в какой-то момент захотелось написать Максу. Я долго подходила к ноутбуку, но не могла решиться — будто он на самом деле сможет его прочесть. Подбирала слова, чтобы описать, что чувствовала к нему от начала наших отношений до самого конца. А потом… чувства полились из меня, будто прорвало плотину. Я писала, писала, писала и не могла остановиться. Плакала, улыбалась, переживая драгоценные, редкие моменты, когда казалось, что теперь мы по-настоящему вместе. В отличие от предыдущих, эти письма я перечитывала. Распечатала даже. Вспоминала все его слова, поступки, взгляды и касания. И понимала, что всё ещё скучаю.

В Бразилию пришла зима, когда до меня дошли первые новости из России. Порой я просматривала ленту экономических новостей, в основном в надежде увидеть новое интервью Макса или хотя бы упоминание о нём в статье. За прошедшие полгода их вышло три, и каждое я засмотрела до дыр. Сердце тянулось к нему, хотелось сесть рядом, положить голову на колени и не думать ни о чём.

«Прокуратура подтвердила обвинения, выдвинутые против Константина Майского, владельца крупнейшей нефтеперерабатывающей…»

Я моргнула, не веря глазам. Проглотила статью, перечитала её несколько раз, прежде чем дошло: его обвиняли в махинациях с госзаказами. Заключили под домашний арест, но он сбежал за границу, ходят слухи — в Штаты. Все активы изъяты, счета заморожены, возможно, скоро начнётся процесс отчуждения собственности в пользу государства. Не верилось. Казалось, ничто не может сбросить его с трона, но нет, существуют ещё честные следователи, не побоявшиеся копнуть под него.

Это стоило отпраздновать! Я купила бутылку Просеко и торжественно распила её на берегу, глядя на беспокойный океан. Ветер швырял в лицо солёные брызги, раскинув руки, я хохотала в голос, отпуская, наконец, свой самый жуткий страх. Какое ему теперь до меня дело? Никто больше не будет искать, никто и никогда!

Когда, наконец, закончился сезон дождей и океан снова стал бирюзовым, я узнала ещё одну новость, слишком невероятную, чтобы не задуматься о силе проклятий донны Карлы: Вадима посадили. Его взяли на закрытой секс-вечеринке, девушки, участвующие в ней, были втянуты без согласия. У многих отсутствовали паспорта. Теперь девушки дают показания и Вадиму, вместе с остальными участниками, светит немалый тюремный срок за организацию проституции и рабство.

Теперь я поняла, что значит слово «свобода». Предвкушение, ощущение чуда вспыхнуло в груди, зашевелилось, заставляя непрерывно улыбаться. Тут одной бутылкой вина не обойдёшься — я хотела устроить себе настоящий праздник! Собравшись, на следующее утро я поехала в Рио — гулять так гулять!

Карнавал был в самом разгаре, в своей затворнической жизни я совсем забыла о нём. Поначалу ослепла от ярких красок, блеска и непрерывной музыки. Но вскоре уже танцевала вместе со всеми, не в силах устоять на месте. Это было феерично, словно музыка проникает в кровь, сердце начинает биться в такт задорному ритму, и не хочется ничего, только двигаться, непрерывно улыбаясь.

Окружённая счастливыми лицами, я пыталась подпевать, вскидывая руки вверх и чувствуя, что ещё немного, и взлечу. Продолжая танцевать, я двигалась по улице, когда, оступившись, буквально рухнула на грудь какого-то мужчины. Подняла глаза, проваливаясь в знакомый ртутный взгляд, потрясённый, полыхнувший надеждой.

— Лена? Это правда ты?

Так не бывает. Не может такого быть, чтобы мы встретились с Максом на другом конце света посреди карнавала!

Тридцать вторая глава

Схватив за плечо, он выдернул меня из толпы и потащил в сторону небольшого переулка. Я даже не смогла возразить: голос не слушался, сердце заполошно колотилось, ноги мигом стали ватными. Когда мы наконец остановились в относительно тихом месте, Макс развернул меня к себе, сжал плечи и жадно всмотрелся в лицо.

— Лена… — От нежности, прозвучавшей в его голосе, мне стало больно дышать. — Это же правда ты? Скажи, что я не обознался.

Можно было отшутиться и скрыться в толпе. Но я не могла пошевелиться, только смотрела на него, впитывая родной образ до мелочей: крохотные морщинки, появившиеся на лбу, изогнутые губы и глаза, в которых хочется тонуть.

— Здравствуй, — ответила наконец хрипло, смаргивая выступившие слёзы. Первым порывом было обнять его, прижаться к груди и забыться, но следующим пришло воспоминание о том, что со мной случилось. Оно отрезвило. Заставило выпрямиться и с сожалением убрать его руки.

— Я так долго тебя искал, — улыбнулся было Макс, но осёкся. Присмотрелся, качнул головой: — Ты же сбежала от меня? Сбежала на другой конец света, потому что не хотела меня больше видеть? Не поверю, что Вадим был способен напугать тебя настолько.

— Я действительно