Татьяна Дубровина - Высший пилотаж Страница 56

— Ты с ума сошла! — обрушился на жену небесный владыка. — Все посевы погибли, люди умирают от голода и холода! Прекрати истерику, на то была моя воля!

— Верни мне дочь, — стонала несчастная.

— Не могу. Я дал слово Аиду. Она будет счастлива, ведь теперь твоя дочь — царица…

— Мертвых… — заливалась слезами мать. — А она так любит жизнь…

— Дуры женщины, — проскрежетал зубами Зевс, однако вызвал к себе Гермеса и велел отправляться за Персефоной.

Прощай, постылый муж! Прощай, ненавистное подземное царство! Все ликовало и пело внутри, когда она услышала радостную весть. И Аид-Плутон, кажется, смирился… Или сделал вид, что подчиняется воле ее отца, только пробурчал, что Владыка потакает женским капризам, то дает жену, то отнимает…

— Я ведь люблю тебя, — сказал он Персефоне. Не держи зла, отправляйся к отцу-матери. Давай в знак нашего примирения разломим пополам этот спелый гранат и съедим каждый свою половинку.

Наивная! Она была так счастлива, что не заподозрила подвоха и взяла из его рук свою половину. Всего одно гранатовое зернышко — и в девичьем сердце зародилось новое чувство: долг, ответственность… смирение… Она обнимала мать, радовалась тому, как на мертвой земле пробивается свежая зеленая травка, как покрывается цветами ее любимый луг… Но одна мысль точила изнутри — она должна! Она обязана вернуться к мужу, он тоже любит ее по-своему, тоже скучает. Раз уж ей судьбой суждено — придется испить до конца свою чашу.

— Что ты печалишься, милая? — спросила мать, когда нежным розовым цветом заневестились деревца гранатов. — Смотри, как хорошо теперь вокруг.

Персефона обхватила ее за шею и вздохнула, ощутив знакомый материнский запах спелой пшеницы.

— Не обижайся… Я погощу немного… Дождусь, когда уберут в полях рожь, а потом…

— Ты вернешься к нему? — ужаснулась мать.

Девушка печально кивнула и улыбнулась, как умудренная жизнью женщина:

— Я должна.

С тех пор она так и разрывается между мужем и матерью, полгода проводя в подземном мире, а на полгода появляясь на поверхности. И печальная осень, и лютая зима выдают отчаяние Деметры, а по весне расцветает она вместе с возвращением дочери. Только теперь та уже не наивная девчонка. Теперь Персефона-Прозерпина посвящена в тайны жизни и смерти, она может видеть целый мир в одной капле, а может раздробить на отдельные капли целый океан. Ничто не укроется от ее проницательного взгляда. С горечью замечает она ложь и коварство, тщательно маскируемые приветливыми речами, и с разочарованием покидает земной мир, мудро управляя царством мертвых, но неизбывно тоскуя по жизни.

Это ее орбита, ее замкнутый круг жизни… Далеко позади Плутона, с Земли не разглядеть даже в самый мощный телескоп. Слишком далеко от голубоватой дымки, окутавшей Землю. И смотрит она из космической дали на крохотную точку третьей от Солнца планеты. Где-то там, среди белых облаков, летит совершенно неразличимый отсюда, такой беззащитный, допотопный самолетик. И управляет им черноглазый летчик в очкастом шлеме, полагающий, что именно он является владыкой этого неба… Наивный!

Яркий свет ослепил глаза. Гулко захлопали крышки стульев. Маша удивленно огляделась. В зале планетария, кроме нее, были несколько теток, мающихся от безделья, да парочка экзальтированных девушек, бурно обменивающихся впечатлениями от лекции.

Маша невольно потрогала свое тело. Руки, ноги, лицо… Нормальный человек… Что это ей примерещилось? Или это мифический Гермес протащил ее разом через все три сферы бытия, а потом швырнул обратно на землю?

Маша привыкла мыслить логически и совершенно не была склонна ко всяческим мистическим толкованиям. Вот и сейчас она попыталась разложить по полочкам свое странное видение. Видимо, она просто заснула под монотонный голос лектора, и его слова отозвались в дремлющем сознании, вызвали в мозгу как бы «слайды», иллюстрирующие рассказ. И переплелись с ее собственными грустными мыслями о том, что надо жить, как прежде, потому что просто надо жить.

Что ей до летчика на серебристом самолетике? Прилетел и улетел. У нее свой жизненный круг, своя орбита. Мама, ставшая в одночасье из сильной деловой женщины взрослым обиженным ребенком, дача, на которой надо постоянно работать, иначе они не запасут на зиму ни варенья, ни соленья… Это ее долг, ее обязанность… Не суждено ей порхать под небесами, будто легкомысленная бабочка. Ее удел — на земле.

Глава 4

Уравнение с неизвестным

— Маша! Вот так встреча!

Сердце судорожно подпрыгнуло и ухнуло в пятки. Это его голос! Маша узнает его из тысячи! Стоп. Не поворачивайся. Иди, как шла. Хватит с тебя случайных встреч. Надо еще в магазин забежать после работы… Две недели он даже не думал о ней, а здесь «вдруг» повстречал…

Маша гордо вскинула голову, строго глядя прямо перед собой. Она быстро поднялась по ступенькам универсама, но не сдержалась и все же скосила глаза, чуть-чуть, совсем незаметно…

— Ну куда же ты пропала? — возбужденно говорил хрупкой белокурой девушке высокий мужчина. — Маша, Маша…

Он укоризненно покачал головой, и Маша заметила крохотную, тщательно замаскированную волосами лысинку. Фу-ты! Как голос похож… Но вовсе это не Иона, а чужой, толстый зануда, от которого незнакомая девушка не знает как отделаться… Маша облегченно вздохнула и… вдруг ощутила жуткое разочарование. Как жаль, что это не он!

Все эти две недели ей ужасно не хватает Ионы. Ни к чему скрывать это от самой себя. Никогда еще она не пялилась в небо, силясь разглядеть на горизонте крохотную точку самолета, никогда не бросала исподтишка взгляды на встречных брюнетов, смутно напоминающих издалека Иоанна.

Как здорово было бы вот так случайно встретить его на улице, поздороваться как ни в чем не бывало и пойти рядом, чувствуя тесную близость его загорелой руки, вдыхая запах его кожи — странную смесь изысканного одеколона и… керосина.

Маша остановилась перед витриной молочного отдела и никак не могла сообразить, зачем она, собственно, пришла сюда?

— Девушка, вы берете или нет? — раздраженно толкалась сзади толстая тетка с чеком в протянутой руке.

— Нет… Извините…

Словно от толчка, мысли потекли совсем в другом направлении. А почему она сама ждала так долго? Не попыталась объяснить Иоанну по-человечески, что в ее отказе не было стремления оскорбить его, унизить… Просто…

Да, но как она сможет оправдаться, не раскрыв своей постыдной тайны? Маша искренне стыдилась своей «особенности» и в глубине души считала себя уже почти что законченной старой девой. Глупые страхи и болезненная скромность стали уже комплексом неполноценности. Она же урод, а теперь вынуждена открыть свое уродство тому, кого успела безоглядно полюбить…