Берт Хэршфельд - Акапулько Страница 56

— Интересно, в каком месте она разглядела этого духа.

— Не надо шутить, — сказала Грейс. — Эта женщина сообщила Хоакину, что до того, как ее мужа заколдовали, он по многу раз за ночь входил в нее.

— Этот дьявол.

— Жена была убеждена, что проклятье на ее мужа наслала другая женщина.

— Другими словами, муженек пасся на чужом пастбище.

— Эта мысль и вправду приходила мне в голову.

— Каждого колдуна ценят по его снадобьям. Так как же Хоакин решил проблему?

— Он сделал привораживающее зелье. Насыпал в блюдце немного синего и красного порошка и поджег. Потом приказал женщине посадить живую рогатую жабу в горшок и закопать под своим домом. Через несколько дней она вернулась к колдуну и сообщила ему, что муж обращается с ней ласковее, но его немощь все еще продолжается. Хоакин сказал ей, чтобы она поискала около часовенки, которая стоит на холме у въезда в деревню, — то, что она там найдет, она должна будет показать своему мужу.

— Ага! Компрометирующий фотоснимок, сделанный во время последнего съезда curanderos в Майами-Бич, правильно?

— Неправильно. Женщина пошла к часовенке, перекрестилась и попросила прощения за все грехи — прошлые, настоящие и будущие. Потом она стала искать на земле. Неподалеку она обнаружила мешок из сизаля, заполненный высушенным перцем чили. Она принесла его мужу, и в ту ночь, впервые за несколько месяцев, муж любил ее.

— И с тех пор они зажили счастливо и богато?

— Пока не жалуются. Эта история вас не убедила, да?

— А вас?

Она встала, поправила свой купальный костюм.

— Я не верю в колдунов, но я верю, что колдовство действительно существует и что на некоторых людей оно действует. Хоакин на самом деле колдун, и он делает добро для народа Чинчауа. Я думаю, что иногда лучше верить во что-то, чем не верить вообще ни во что. Я иду плавать! — закричала она и побежала к воде.

Форман смотрел, как она бежит, и наслаждался легким ритмом ее движений. Она очаровывала его как ни одна женщина из тех, что он мог вспомнить. Даже Лаура. «Лаура была другой, непохожей», — подумал он. Потом Форман вскочил на ноги и побежал к Грейс Бионди…

Форман взял напрокат небольшую лодочку с тентом, на которой они катались по лагуне. Время от времени из воды с всплеском выпрыгивала рыба, было жарко, воздух едва шевелился. Форман рассказал ей о себе, о своей изменчивой карьере в рекламном бизнесе, о театре, о романе, который почти не сдвинулся с мертвой точки, о своем браке.

— Что хуже, — задал он ей вопрос, стараясь закончить автобиографическую часть их лодочного катания на шутливой ноте, — быть несчастным и холостым или несчастливо женатым? Я чувствовал себя несчастным, я пережил печаль и считаю, что плохо и то, и другое. — Он искоса взглянул на Грейс. — Ничего смешного, да?

— Ничего смешного, — отозвалась она. — А вы что, считаете, что счастье вообще невозможно?

— Исходя из собственного опыта, да. Просто время от времени выпадают хорошие моменты. Как сейчас. Думаю, что в этом на самом деле и заключается счастье — когда выпадают хорошие моменты.

— Я верю в нечто гораздо большее.

— Откуда вам знать?

Она старалась не смотреть на Формана.

— Почему вы вечно обороняетесь?

— Валяйте дальше!

— Вот все эти шуточки. Вы все время кого-то цитируете, вместо того чтобы сказать, что думаете именно вы. У меня в отношении вас сложилось чувство…

— Чувство, — оборвал он ее. — Как это типично для женщины, да простят меня феминистки.

— Мой отец с вами бы согласился. Он также не одобрял образованных женщин. Не одобрял любое чтение.

— И?

— И я, тем не менее, читала, больше, чем это могло бы понравиться моему отцу. В колледже я выбрала курс по литературе. — Она усмехнулась. — Моим преподавателем был мистер Линвуд. Он часто повторял: «Последние десять лет я каждый год для поднятия духа перечитываю “Моби Дика”».

— Его непросто одолеть.

— О, мистер Линвуд читал быстро. И работал тоже. Однажды летом у него была интрижка с Морин Бреннан. А наш женский колледж был католическим. Родители Морин перевели ее в Уэллсли. Мистер Линвуд закрутил с Джоанн Фурилло. Слухи о его внеклассной работе достигли вечно бдительных сестер-монахинь, и мистера Линвуда попросили перейти в другую альма-матер.

— Мистер Линвуд был очень способным человеком.

— Расскажите мне лучше о вашем романе, — сказала она, отчаянно стараясь не улыбнуться.

— Нет никакого романа. Просто несколько набросков.

— Вы его закончите?

— Наверное, у меня не хватает смелости.

— Посмотреть на себя самого?

— Леди, вы играете грубо.

— Простите.

Он дотронулся до ее руки.

— Я не юнец, который только что начинает жизнь. Этот фильм даст мне возможность либо высказаться, либо заткнуться. И это необходимо, правда.

— Как Харри Бристол?

— Я не Бристол.

— Да, но разве он не высказался, разве он не организовал все это сам? Никто не приглашал его делать кино, он просто его делает.

— Эй! Ура Харри.

«Это был удар ниже пояса, — осознала Грейс, — пусть даже и необходимый. Тем не менее, пока достаточно». Она не хотела потерять его.

— Рассказать вам еще о Чинчауа? — спросила она с деланной веселостью.

— Нет, — автоматически ответил Форман. Потом рассмеялся, напряжение внутри него улетучилось, и он откинулся назад.

Форман взял ее руку и прижал кончики пальцев к своим губам. Она вытянула руку, но медленно.

— Вы всегда посещали католические школы? — сказал он. — Я имею в виду, ну, я атеист.

Она кивнула.

— Я сама когда-то была атеисткой. Как бы то ни было, я не верила.

— Вы верите во множество вещей. Колдуны, старый джаз о капитане вашей души…

— И в Бога, — сказала она. — Я пришла к христианству достаточно окольными путями. Мой отец ненавидел церковь. Моя мать каждый день посещала службу, иногда даже два раза. Она развесила религиозные картинки по всему дому. Я этого просто не могла выносить и сопротивлялась изо всех сил. Но два года назад, когда я преподавала в одной из школ в Африке, я начала чувствовать в себе потребность в нечто большем… Я начала искать возможные способы…

— И вернулись в лоно церкви?

— Не совсем. Я узнала — нет, скорее почувствовала, — об Иисусе Христе. Пожалуйста, не смейтесь надо мной. Мир вокруг меня внезапно изменился. В первый раз в жизни я почувствовала себя по-настоящему живой. Произошли замечательные изменения — пища стала вкуснее, мне доставляло удовольствие дышать свежим воздухом. У меня появилась другая причина для себя, для того чтобы делать то, что я делала, для того чтобы жить.