Чокнутая будущая - Тата Алатова Страница 56

– Манекен, ведите себя прилично, – сказала строго, – что еще за шалости.

Он вскинул брови, но послушался.

– Мирослава, – произнес со смешинкой, когда я приложила портновский метр к его плечу, – ты же понимаешь, что в этой конторе обычно снимают мерки исключительно с покойников?

– И чем ты хуже? – Я сосредоточенно записала цифры в блокнотик.

Хмыкнув, он распружинил мою кудряшку и внимательно оценил, как она скрутилась обратно.

Покойники, по крайней мере, рук не распускали бы.

Двигаясь плавно и почти ритуально, я медленно делала замеры. Это могло быть прелюдией, но на самом деле было прощанием.

Антон уловил мое настроение, стоял неподвижно и, казалось, деревенел все больше, и вправду становясь похожим на манекен. Это было пугающе. К тому моменту, когда я присела на корточки, чтобы определить длину штанины, напряжение стало невыносимым.

Потянувшись к блокноту, я выронила карандаш и вздрогнула от резкого звука, с которым он упал на пол.

– Что происходит? – резко спросил Антон.

Ничего не ответив, я с таким остервенением попыталась засунуть блокнот в сумку, что он порвался.

– Мирослава?

– Я сошью тебе хороший костюм, правда… – мой голос истончился, сорвался. Набрав полную грудь воздуха, начала сначала: – Почему ты заказываешь себе такие мешковатые…

И снова не смогла договорить.

Мямля.

Антон поднял карандаш и протянул его мне. Рука моя так сильно дрожала, что это выглядело ужасно неврастенично. Разозлившись, я швырнула его на стол.

– Послушай меня… – Почему я трясусь в сто раз сильнее, чем когда бросала целого мужа? – Ты наденешь мой костюм и выберешь себе самую красивую женщину в городе. Ты не должен оставаться ничьим тайным любовником. Ты должен жить открыто и счастливо, понимаешь?

– Понимаю, – скучным голосом согласился Антон и отвернулся. – Ты решила бросить нас с Лехой оптом. К чему мелочиться, правда, милая?

Как же больно!

Надо быстрее сбежать, чтобы нареветься всласть в родном огороде.

Я кивнула, хоть он и не смотрел на меня, но голос меня уже не слушался. Взяв свою кофту, я допихала блокнот в сумку и направилась к выходу, ничего не видя перед собой.

В голове отрывочными завихрениями кружились все трагические женские персонажи мировой культуры разом: от Клеопатры до Анны Карениной. А потом и земля закружилась, выдернув меня прямиком из финала «Госпожи Бовари». А прежде с землей такого никогда не случалось, разве что в далеком детстве, когда Гамлет Иванович подкидывал меня в воздух.

Не сразу удалось сообразить, что это Антон подхватил меня на руки вместе с кофтой, сумкой и многочисленными книжными страдалицами.

Мы были одного с ним роста, и таскать меня – не самое полезное для спины занятие, учитывая, что Антон мало походил на атлета.

Испуганно притихнув, я даже живот втянула, чтобы меньше весить, но вряд ли это так работало. А потом земля вернулась на место, а Антон остался все так же близко.

Мы оказались в кресле за его столом – вернее, это Антон в кресле, а я на коленях Антона.

Головокружительный кульбит.

– С ума сошел? – растерянно возмутилась я. – А если грыжу заработаешь?

– Где твои жестокость и эгоизм, которые так нравились мне? – вопросом на вопрос ответил Антон. И – ой-ей! – давненько в его голосе не звучало таких злобных интонаций.

– Я довела тебя до мазохизма? – поинтересовалась я печально.

Он отнял у меня сумку и бросил ее на стол. Туда же полетела кофта.

Лишившись всей своей поклажи, я пообещала себе: еще пару секунд, не более, посижу себе спокойненько. Антон так вкусно пах и был таким удобным.

– Хуже. – Он откинулся в кресле, заложив руки за голову.

Не удерживал, как будто точно знал, что меня словно приклеили.

– Ты довела до мазохизма себя. Что за сцену умирающего лебедя ты тут разыграла?

– Умирающий лебедь – не сцена, а хореографическая миниатюра, – пробормотала себе под нос, глубоко уязвленная.

Я тут! А он!

Вот и старайся во благо других людей, никаких аплодисментов и благодарностей.

Между прочим, я несколько дней собиралась с духом, чтобы совершить возвышенный акт самопожертвования во имя светлого будущего Антона. И у меня почти получилось – еще несколько метров, и я бы красиво покинула его, осыпанная ослепительным сиянием своего великодушия.

Антон насвистел – довольно точно и насмешливо – всем известную мелодию Чайковского, правда, почему-то из танца маленьких лебедей. Я невольно фыркнула, уж очень она не подходила пафосу момента, а потом, опомнившись, скорбно нахмурилась.

– Мирослава, давай все сначала. Тебе нужно побыть одной и все обдумать?

– Угм.

– Ты хочешь расстаться со мной?

– Угм.

– Ты хочешь остаться со мной?

– Угм.

Что?

Погодите-ка. Кажется, он меня совсем запутал.

– Какие иезуитские экспресс-курсы ты окончил? – спросила я подозрительно.

Его глаза весело блеснули.

Обратный процесс перетекания из манекена в человека начался, и от этого невероятным образом в меня саму будто вливалась энергия. Теплая-теплая. Солнечная-солнечная.

Плохое настроение, так долго грызущее мою печень, как ветром сдуло.

Ну, привет, игривая и самым неожиданным образом возбудившаяся Мирослава.

Я повернулась так, чтобы лучше видеть его лицо. Привычно пощекотала под подбородком. Утро. Щетина появится после четырех часов дня. Плюс-минус.

– Думаешь, ты тут самый хитрый? Но не получилось ли так, что ты надул сам себя? – вкрадчиво спросила я и вдруг лизнула верхнюю губу Антона.

Не думайте, что это только его застало врасплох, для меня такой поступок тоже стал сюрпризом.

– Каким образом, Мирослава? – тягуче, бархатно, очарованно прокатал мое имя-карамельку на языке Антон.

– Я ведь открыла для тебя все двери на свободу, не так ли? Ты мог уйти и не оглядываться. Без сожалений и чувства вины.

– Позволь уточнить, – Антон расстегнул верхнюю пуговку воротника-стоечки на моем платье, – неужели эта дверь уже закрыта? Неужели я опоздал?

– Боюсь, ты слишком нерасторопен, сладенький.

Еще одна пуговка из шести.

Я опустила глаза на его издевательски застывшие возле третьей пуговицы пальцы.

– Нерасторопен?

– Очень медленный.

– Как ты можешь так быстро передумать?

Ах, какие искорки в его глазах, какие звездочки.

Забыв об играх и обо всем на свете, я прильнула к Антону с поцелуем, нежным-нежным и сахарным-сахарным.

Лучше бы нам было закрыть предварительно дверь, конечно.

Глава 28

– Экий перформанс, – голос богической Риммы прозвучал практически как глас свыше.

Подпрыгнув на Антоне, я так резко оглянулась, что едва не свалилась с кресла.

Вскочила на ноги и вытянулась по стойке «смирно».

Вы не видели, кстати, мой позвоночник? Кажется, я где-то потеряла его, потому