Марина Полетика - Интернат для брошенных мужчин Страница 57

– Это хорошо, что ты есть не хочешь. У меня все равно все сгорело, – обрадовался муж. – Тебе кастрюлю отмывать. Но можно не сейчас, вечером, я пока в нее воды налил, пусть отмокает. А еще лучше выкинуть, я тебе новую куплю.

– Кастрюлю на Восьмое марта. Спасибо, – все же обиделась Людмила Петровна. – Я сама себе могу кастрюлю купить.

– Кстати, насчет Восьмого марта. Тебе Джон поздравление прислал. И Ванька тоже. По электронке. Я им уже за тебя «спасибо» отписал.

– Чего это они? – удивилась она. – Ну Ваня еще куда ни шло, а Джон говорил, что у них этот праздник не отмечают. Только у нас. Огорчался, помнится, по этому поводу.

– Так это же День защиты прав трудящихся женщин, – проявил осведомленность Юрий и хихикнул: – Они теперь у нас оба правозащитники. Увлеклись. Значит, их праздник. Ты не расстраивайся насчет кастрюли. У меня и другой подарок есть. Глаза пошире открой – и сама увидишь.

Людмила Петровна послушно вытаращила все еще сонные глаза, огляделась и ахнула. На прикроватной тумбочке лежала огромная, пурпурно-коричневая морская раковина. Та самая, из давнего сна. Людмила Петровна села и осторожно взяла раковину в руки. Она оказалась тяжелой, приятно гладкой, вблизи еще более красивой, цвета заката. И совсем не страшной.

– У меня в кармане бумажка лежит, там записано, как она называется. Я не запомнил, – сообщил муж.

– А знаешь, Юра, мне океан сниться перестал, – призналась она, поглаживая живую раковину. – Вообще давно ничего не снилось. А сегодня приснилось: Чусовая, берег возле села. И ты. Мы с тобой то есть. И я пою, представляешь?

– Нет. Давай пой. Я бы послушал.

– Да ну тебя! – Людмила Петровна с интересом первооткрывателя осваивала новые для себя капризные интонации. А перед кем ей раньше было капризничать, если до сих пор в семье, состоявшей из нее, сыновей и мамы, она была главной и было не до капризов?

– То есть я с подарком не угодил? Эх, надо было сразу кастрюлю…

– Что ты! Это чудо! Прелесть! – горячо заверила жена. – Та самая, что мне снилась, да я поднять побоялась. Испугалась чего-то. А она не страшная.

– Это ты стала храбрая, – предположил Юрий, любуясь женой. – Слушай, Людмила, ну хочешь, давай съездим на этот твой океан? На Гоа или в Таиланд. На Кубу к родне вашей. Вроде по деньгам. Хоть посмотришь наконец и успокоишься.

– Да что ты! Дел полно, а мы поедем! – отмахнулась она. – Экскурсии чуть не каждый день, да еще и не по одной. Годовой отчет в налоговую сдавать. Представляешь, вчера письмо пришло: опять какой-то из колонии просится к нам. Уж сколько времени прошло, а они все пишут! А вообще… интернат для брошенных мужей – это же надо было такое придумать! Теперь и вспомнить смешно, какая я была дура и идеалистка. Юр, а как думаешь, к маю в гостинице отделку на первом этаже закончат? А еще надо…

– Ладно, не хочешь – не поедем, – торопливо согласился любимый муж. – Экономия опять же. Ты вставать-то будешь? Очень кушать хочется.

– Нет, – отказалась Людмила Петровна и откинулась обратно на подушку, пристроив рядом раковину, чтобы удобнее было любоваться. – У меня сегодня праздник. Я буду вести нетрудовую жизнь.

Юрий вздохнул, смиряясь с неизбежным. И, напевая под нос «Пусть тебе приснится Пальма-де-Мальорка», отправился на кухню жарить яичницу, как делают все мужчины России в восьмой день весны.