Ирина Волчок - В Калифорнии морозов не бывает Страница 57

Марк забрал у меня миску с овощами, поставил её на стол, потом посмотрел на букет у меня в руках и удивлённо спросил:

— А ботву ты зачем оборвал?

Я ничего не понял, и тогда он уточнил:

— Картофельная ботва тебе зачем? Это же картошка. Ты что, в вазу её поставишь?

Мне стало неловко от того, что я перепутал картофельные цветы с настоящими, но я не хотел, чтобы Марк это понял. Я сказал:

— Почему бы нет? Очень оригинально. Если взглянуть без предвзятости, то можно заметить, что эти цветы прекрасны и изящны. Такие необычные.

Марк вдруг похлопал меня по плечу и сказал:

— Не такой уж ты тупой, каким иногда прикидываешься. Пару веков назад в Европе придворные дамы прикалывали цветы картофеля к корсажам своих бальных платьев. Прикалывали, естественно, бриллиантовыми булавками. Цветы считались гораздо более модным, ценным и редким украшением. Ты прав, ты прав… Всё дело не в самом явлении, а в отношении к нему. Ладно, ставь букет в воду и давай завтракать.

Я опять не понял, пошутил он насчёт цветов или это достоверная информация. Но уточнять не стал, решил, что потом в какой-нибудь справочной литературе поищу. Я положил букет на стол и сказал:

— Действительно, давно пора завтракать, а она всё никак не спускается. Пойду, позову.

Марк удивился и спросил:

— Ты разве не заметил? Она к Ираиде Александровне пошла, помогать лепить пирожки к обеду. Она через сад шла, я думал, ты заметишь.

Я растерялся и глупо спросил:

— А для кого же мы завтрак готовили?

Марк захихикал себе под нос и ответил:

— Для себя. Ты не беспокойся, эта обжора голодной не останется. Она себе такой бутерброд построила — мне бы на три дня хватило. И у Ираиды Александровны её покормят, её все кормят, думают, что из голодающего Поволжья приехала, не знают, что не в коня корм… Ну, чего застыл? Садись, я всё приготовил.

Мне совсем не хотелось есть, я даже хотел отказаться. Я ведь ожидал, что мы будем за столом с ней вместе. Мама всегда говорит, что общая трапеза сближает людей и даже делает друзьями. Потом я подумал: ведь нельзя сказать, что и с Марком мы уж очень близкие друзья. И обедаем вместе не очень часто, к тому же — всегда на работе, в нашей столовой. Это не всегда похоже на общую трапезу, вечно кто-нибудь посторонний подходит с разговорами, иногда даже за наш столик садятся. Так что сейчас полезно будет позавтракать вместе с ним. Может, и поговорить удастся. Марк любит болтать, всегда болтает, и за едой тоже. Может, на какие-нибудь мои вопросы ответит.

Но Марк за завтраком болтал о каких-то пустяках. Какая у меня дача, как жалко будет её терять, и вряд ли где-нибудь ещё такая же будет… Мне и так было неприятно, я ведь и сам об этом недавно думал. Но я только поддакивал и кивал, потому что он вроде бы хвалил мою дачу, так что спорить было бы глупо. Потом он мимоходом сказал, что за границей держать дачи не принято, там даже такого понятия нет, и я подумал: вот удачный предлог, чтобы естественно перевести разговор на интересующую меня тему. Я вроде бы в шутку сказал:

— Ну да, там всё не так, там всё плохо, а почему-то все туда рвутся. Хотя бы поработать на время. Вон и её родители за границу едут. Зачем, если там так плохо? Они же и тут нормально устроены.

Марк фыркнул и сказал:

— Курица не птица, Монголия не заграница. И что значит «зачем»? Когда генерал получает назначение на линию фронта, он говорит «есть» и отправляется выполнять приказ.

Я спросил:

— Разве её отец генерал? Тогда при чём тут Монголия? Там вроде никакой линии фронта.

Марк ответил:

— Это я фигурально. Отец у неё не генерал, он железнодорожник, правда, в каких-то крупных чинах, я точно должности не помню. В Монголии затеяли какое-то железнодорожное строительство, вот ему и предложили туда этим… э-э… ну, начальником? Директором? В общем, считай, генералом. Он согласился, он раньше там работал, ему понравилось. А мать не хочет. Одно хорошо — это ненадолго, на пару лет, если я правильно запомнил.

Я спросил:

— А мать домохозяйка?

Марк засмеялся и ответил:

— А мать — профессор. Доктор каких-то непонятных мне наук. Последний год преподавала в Бауманке, а перед этим — в разных технических вузах, везде, где они жили. Их по всему Союзу мотало. С железнодорожниками всегда так.

Я тогда подумал: может, хорошо, что её родители едут за границу, тем более — по работе, совершенно официально. И два года — это не так уж мало, чтобы подготовиться в случае чего. Монголия, конечно, не Израиль, но из неё тоже можно выехать в любую другую страну гораздо свободней, чем из Союза. Можно сказать, что это тоже шанс.

Но Марку я об этом ничего говорить не стал. Я ему и так уже много наболтал, теперь жалел об этом. Не то, чтобы я опасался, что он как-то может навредить. Нет, я ни о чём таком даже не думал. Но всё равно было неприятно.

Потом Марк сказал, что надо готовиться к приёму гостей. Я совсем забыл, что все, кто заходил вчера вечером, пообещали прийти сегодня к обеду. Я тогда на это не обратил особого внимания, наверное, подумал, что они это говорили так, для вежливости. Но Марк сказал, что обязательно все придут, так что надо готовиться к настоящему званому обеду. Он сказал, что надо вытащить столы в сад, а то в доме всё-таки тесновато. К тому же — погода хорошая. А если вдруг дождь пойдёт, так быстро всех разгонит, тоже плюс. Он взялся за подготовку, будто всю жизнь этот обед ждал. И меня гонял, как подсобного рабочего. Будто это он тут хозяин, а не я. Но я на это особого внимания не обращал. Я всё время думал: когда она вернётся, в конце-то концов? Ждать мне её здесь или к Ираиде Александровне самому за ней сходить? Марк всё время находил для меня какую-то работу, так что уйти было неудобно. Тем более, что он и сам всё время что-то делал, не только командовал. Но потом постепенно стали подходить вчерашние гости, тоже в подготовку включились. И продукты разные с собой приносили, и посуду, и всё, что может понадобиться. Рабочих рук у Марка в подчинении было уже достаточно, поэтому я решил всё-таки сходить к Ираиде Александровне.

Я незаметно вышел за калитку и неторопливо пошёл по улице. Будто просто так, прогуляться вышел. Или за дополнительными стульями к соседям собрался. Я даже остановился и стал оглядываться, будто раздумываю, к каким соседям мне идти. Или вообще никуда не идти, а к себе вернуться.

И тут я увидел её. То есть не одну её, она была не одна. Она редко бывала одна, возле неё всегда кто-нибудь крутился. Я только поэтому и понял, что это она, а так бы вряд ли узнал. Она была в моём спортивном костюме, в том, из которого я вырос ещё в школе. Но и этот костюм я не сразу узнал. Костюм был ей сильно велик, она закатала штанины до колен, а рукава — до локтей, костюм развевался вокруг неё, как флаг на ветру, и был чем-то неуловимо похож на все её странные наряды. Не то, чтобы похож, а напоминал. Даже тёмно-вишнёвое платье чем-то напоминал, хотя с платьем, казалось бы, вообще ничего общего не было. Платье было как собственная кожа, а костюм — флаг на ветру.