Мери Каммингс - Кольцо Страница 57

— Завтра к обеду будет готова твоя машина.

— Какая машина?

— Твоя. «Вольво». Зеленая. Ты ведь, кажется, любишь зеленый цвет?

Нэнси молча кивнула. И не жалко ему денег! Хотя, ко­нечно, — появление «миссис Райан» на ободранном «фор­де» десятилетней давности едва ли будет понято окружаю­щими...

На душе было тоскливо и муторно. Она ожидала, что Ник хоть о чем-то спросит, хотя бы из вежливости по­интересуется, как она жила все эти годы. Но он ни о чем не спрашивал — похоже, это его вообще не интересо­вало. В конце концов Нэнси не выдержала и спросила сама:

— Как ты узнал, где я живу?

— Это было нетрудно. Твой номер карточки социаль­ного страхования не изменился. Сейчас все настолько компьютеризировано...

— И ты знал, что я работаю в твоей фирме?

Ник пожал плечами и усмехнулся, словно она спраши­вала нечто само собой разумеющееся.

— До того, как купил студию, — или после? — Вырва­лось у нее.

Ответа Нэнси не получила. Вместо этого Ник потянул­ся всем телом, закинув руки за голову, и поинтересовался:

— Кофе будешь?

— Да. Тебе сделать?

— Я сам сделаю, а ты пока позвони, чтобы телегу за­брали, — кивнул он на сервировочный столик. — Ты попрежнему без сахара пьешь?

— Да.

Оказывается, он до сих пор помнит...

В качестве компенсации морального ущерба Дарре было предложено целое пиршество. Нэнси наложила ей полную миску остатков: и паштета, и жареной картошки, и салата, и супа — да еще полила сверху сливочным со­усом от «куриных грудок по-шотландски».

Минуту понаблюдав, как Дарра уплетает «миллионерскую» еду, Нэнси вернулась в гостиную и обнаружила, что Ник уже поставил кофе на стеклянный столик у дивана, а сам стоит у бара, позванивая бутылками.

Присела на диван, отхлебнула кофе — и поняла, что выбрала не ту чашку. Жидкость, доставшаяся ей, по вкусу скорее напоминала сироп — то есть была именно такой, как обычно пил Ник. Нэнси мимолетно улыбнулась, пред­ставив вдруг себе, что сказала бы сейчас Робби: «Ой, он же теперь узнает все твои мысли! Ты что, не знаешь?! Примета есть такая!»

Интересно, где теперь Робби с ее приметами? Спустя полгода после отъезда Нэнси попыталась ей позвонить, но по телефону ответил незнакомый мужской голос, ко­торый сказал, что ни о какой мисс Квентин он понятия не имеет. Так связь и оборвалась...

— Смотри, что я нашел! — обернувшись, помахал бу­тылкой Ник. — «Шамбор»! Помнишь?!

В дверь позвонили. Проходя мимо, он поставил бутыл­ку на стол и пошел открывать.

Нэнси смотрела на него не отрываясь. Она понима­ла, что это не нужно, ни к чему — он чужой... давно уже чужой, даже хуже, чем чужой, — и ничего не могла с со­бой сделать.

Наверное, не стоило соглашаться пить этот дурацкий кофе — лучше было сразу после ужина покормить Дарру и уйти к себе в спальню. Наверное... Но теперь она сидела и с каким-то болезненным наслаждением впитывала, вспоми­нала, разглядывала и изучала знакомые и незнакомые чер­ты. И походку чуть вразвалку, и то, как перекатываются под гладкой загорелой кожей мышцы, и уверенность в себе, скво­зящую в каждом движении, в каждом повороте головы. Вы­сокие скулы, темные, изогнутые, как крыло чайки, брови, жесткий, четко очерченный рот... И маленький — если не знать, где искать, то и не заметно — шрамик на подбородке; Ник когда-то объяснил: «В детстве веткой хлестнуло».

В голове билась совершенно ненужная и глупая мысль: «Вот сейчас он отпустит официанта — и подойдет... И ся­дет рядом...»

Ник дождался, пока официант выкатит столик, запер дверь и снова направился к бару. Пошарив там, прихва­тил пару рюмок — подошел к дивану и усмехнулся, чуть приподняв бровь:

— Чего ты так на меня смотришь?

— Я... — смешалась Нэнси, — так... — запоздало попыта­лась взять себя в руки, встряхнулась, глубоко вздохнула и бестрепетно взглянула ему в глаза, надеясь, что выступив­ший румянец не слишком заметен, — просто задумалась.

— Рюмки те?

 — Что?

— Я вечно рюмки путаю. Эти для ликера подойдут?

— Вообще-то это для водки. Но ничего, подойдут.

— Как ты их различаешь? — удивился Ник, плюхнулся на диван и вытянул ноги. — У меня не получается. Помню только, что для ликера — самые маленькие, а для шампан­ского — самые большие.

— Меня этому учили.

— Нет, не быть мне, видно, светским человеком...

Да, он изменился... Раньше его редко можно было ви­деть таким — расслабившимся и довольным. Разве что в мастерской, когда он делал что-то и одновременно рас­сказывал о своих любимых камнях...

— А ты вазу ту доделал? Помнишь, черную, с бабочка­ми?..

— Ту? Да, доделал. Она у меня дома стоит. — Ник улыб­нулся. — Хорошо получилась... А нового больше ничего не начинал. Некогда. Работаю чуть ли не по пятнадцать часов в сутки, езжу много... В общем, некогда...

Спохватившись, он налил ликер и улыбнулся еще шире — хулиганской, мальчишеской веселой улыбкой.

— А знаешь, чего здесь сейчас не хватает?

— Чего?

— Знаменитого торта миссис Фоллет — с безе, клубни­кой и сбитыми сливками, — помнишь?!

— Помню... — Нэнси тоже невольно улыбнулась. — Не­ужели тебе еще сладкого мало?!

Ник пожал плечами и отхлебнул свой «сиропный» кофе.

— Меня все время на сладкое тянет. Шоколадки эти... — кивнул на стоящее на телевизоре блюдо, — как для других сигареты.

Когда он так улыбался — улыбались не только губы. Вокруг глаз появлялись лучики морщинок, а сами глаза, искрившиеся живым бирюзовым огнем, казались неправ­доподобно яркими в обрамлении черных ресниц.

Нэнси пришла вдруг в голову нелепая мысль — что, если в комнате ненадолго наступит тишина, он может услышать стук ее сердца... Чтобы скрыть замешательство, она поднесла рюмку к губам и вдохнула полузабытый за­пах. Услышала:

— А ты знаешь, я ни разу с тех пор «Шамбор» не пил. Не приходилось как-то...

Пригубила и ответила:

— Я тоже...

Наступила та самая тишина, которой Нэнси так боя­лась. Подняв глаза, она увидела, что Ник больше не улыбается. Чуть сдвинув брови, он пристально смотрел на нее и, поймав ее взгляд, медленно сказал:

— В тот день ты пила «Шамбор», а я все думал — если тебя поцеловать, будут у тебя губы пахнуть малиной?

Так же медленно, не отрывая от Нэнси глаз, взял из ее руки рюмку и поставил на стол...

Его губы оказались сладкими — невыносимо сладки­ми, и язык, нетерпеливо раздвинувший ее губы, — тоже.

«Его кофе...» — подумала она, и это было ее последней связной мыслью.

Какой-то краткий миг Нэнси хотела оттолкнуть его, крикнуть: «Нет! Не надо, к чему это?!» — и оттолкнула бы, но собственное тело предало ее.