Александр Трапезников - Подари мне жизнь Страница 59

— Да что случилось? — встревожился он. — Ольга где?

— Там, где ей теперь и положено быть, — в больнице. На сохранении она. Сегодня утром и положили.

— А можно ее оттуда вытащить?

— Не знаю, — ответила Наталья Викторовна. — Ты позвони завтра.

Костя услышал короткие гудки. «Неужели именно теперь все сорвется?» — подумал он в отчаянии. Потом бессильно повалился на кровать и от накопившейся за все эти дни усталости сомкнулись веки.

Глава двадцать девятая

Странные и чудесные столпотворения

После тревожного звонка из детской больницы, когда медлить было уже нельзя, Константин выскочил на улицу, схватил соседский мотоцикл — и помчался, не разбирая дороги. Он выжимал предельную скорость из «ямахи», выезжал на полосу встречного движения, проскакивал на красный сигнал светофора. От сумасшедшего полета по улицам и тротуарам Москвы у него рябило в глазах, дома и машины сливались в единое целое. Но он все-таки успел… Резко затормозил возле больничного пандуса, где уже стояла машина «скорой помощи». Бросив мотоцикл, Костя побежал к дверям, откуда вывозили каталку с малышом. Рядом шагал взволнованный, не похожий на себя Вильгельм Мордехаевич, за ним — Ольга, которую поддерживала за руку санитарка. А еще дальше — Валера в клоунском наряде.

— Ну как, что с ним? — сорвался первый вопрос с языка Кости. Он смотрел на Антошку, а тот держал в руках полицейскую машину, столь любимую им игрушку. Глаза у мальчика были закрыты.

— Плохо, — коротко бросил Попондопулос. — Сами видите.

— Я заканчивал представление, а тут с ним и начался приступ, — вставил подошедший Валера.

Антон тяжело задышал. Теперь он открыл глаза и стал смотреть на всех, переводя взгляд с одного на другого. Во всем его облике чувствовалось непереносимое страдание. Ольга склонилась над ним и что-то прошептала. Потом взглянула на Попондопулоса.

— Он хочет, чтобы Валера ехал с нами, — попросила она. — Он так привык к клоуну.

— Пусть едет! — махнул рукой врач. — Если только машину не раздавит своим весом.

— А я? — подал голос Костя.

— Ну и ты, разумеется, — сказал врач.

Пока перекладывали Антошку с каталки на носилки, Костя успел спросить у Ольги:

— Ты же на сохранение легла, как здесь очутилась?

— Вот потому и очутилась, что малышу плохо стало. Как чувствовала. Сказала там, что мне лучше, — и сразу сюда. Успела.

— Я тоже успел.

— Слушай, Костя. А может быть, мы опоздаем?

— Не думай так, — сказал он уверенно. — У меня билеты с собой. Наш рейс через час. Успеем.

Костя побежал к шоферу «скорой» и велел гнать в аэропорт изо всех сил.

— Если опоздаем, — добавил он угрожающе, — тебя первого уложу на каталку.

— Что мы, не понимаем, что ли? — ответил шофер и стал заводить мотор.

Костя забрался в салон машины, где уже сидели все остальные.

— «Ямаху» надо убрать с дороги, — сказал Вильгельм Мордехаевич.

Пришлось Косте вновь выскакивать из «скорой» и оттаскивать мотоцикл в сторону. Но тут случилось одно из тех недоразумений, которые обычно происходят в жизни в критических ситуациях. Шофер то ли по дурости, то ли решив, что Костя остается, дал газ, и машина рванулась с места.

— Стой! — заорал Константин, грозя вслед кулаком. Но было уже поздно. Памятуя о наказе, шофер выжал предельную скорость и «скорая» скрылась из глаз.

Ничего не оставалось, как вновь вскочить в седло и помчаться следом. Началась погоня, которая могла закончиться весьма плачевно. «Скорая помощь» неслась по улицам, подрезая весь транспорт, а за ней летел на мотоцикле всадник без шлема, при этом еще и не прекращая материться. Догнать их удалось лишь на втором кольцевом шоссе. Константин вырвался вперед на десяток метров и, махая рукой, затормозил перед «скорой». Та также остановилась.

— Идиот! — заорал он, выскакивая из седла и подбегая к машине. — Меня-то чего забыл?

— Я думал, ты остаешься, — сказал шофер, сконфузившись. — Прыгай в салон. Не робей, успеем!

Костя вновь забрался в машину, где Вильгельм Мордехаевич массировал Антошке грудную клетку.

— Костя? — спросил малыш. — Ты где был?

— За тобой гнался. И как видишь — догнал. Только я не «Костя». Я твой папа.

Почему это у него вырвалось? Он не знал. Но признание само рвалось из груди, из сердца.

— Папа? — удивленно спросил Антошка и еще шире раскрыл свои васильковые глаза. Они стали просто огромными на его бледном, исхудавшем лице.

— Папа, — подтвердила Ольга, гладя его ручку.

Антошка недоверчиво посмотрел на Вильгельма Мордехаевича, потом на Валеру. Оба они, не сговариваясь, кивнули головами.

— А почему же ты до сих пор молчал? — обратился теперь к Косте малыш.

— Потому что был непроходимым дураком, — сознался тот, глотая накопившиеся в горле слезы. — Теперь больше не буду.

— Он поумнеет, это точно, — согласно кивнул Попондопулос.

— Он обещает, — подсказала Ольга, почему-то держась теперь за свой живот. Лицо ее вдруг исказила боль.

— Иначе я из него оставшуюся дурь палкой выбью, — добавил помрачневший Валера.

— Папа, я тебя люблю, — улыбнулся вдруг Антошка. — Расскажи что-нибудь. Как ты жил… без нас?

— Плохо, — сказал Костя, не обращая внимания больше ни на кого — видел перед собой лишь лицо сына. — Много смеялся и мало плакал. А надо, чтобы того и другого было в меру. Перекосы в любую сторону не нужны. Нельзя постоянно рыдать над своей несчастной судьбой, но и хохотать над ней, как сумасшедший, тоже не нужно.

— Разумно излагаешь, — согласился Вильгельм Мордехаевич. — Это и мой принцип. У меня давным-давно был учитель в школе, так он нам говорил: «Дети, не смотрите на мир через розовые очки, но не смотрите на него и через черные. Глядите просто без очков». На что я всегда спрашивал: «А если у меня плохое зрение?» Тогда вообще закрывай глаза, отвечал учитель.

Все в салоне тихонько засмеялись, даже Антошка.

— Сейчас мы полетим с тобой на самолете, — продолжил говорить Костя. — Ты ведь никогда не летал, а теперь узнаешь, что это такое. Какие удивительные ощущения. Ты — в небе, а внизу — земля, и маленькие-маленькие дома, а людей и вовсе не видно. Когда-то они сами умели летать, без самолетов, а теперь разучились. Но это время вновь наступит. Они вспомнят. Они все вспомнят, и какими прежде были добрыми и справедливыми, и где скрыты их закопанные таланты, и как умели любить, и почему все это внезапно исчезло.

— Я хочу спать… — произнес вдруг очень отчетливо Антошка. И повторил, совсем уже слабым голосом: — Папа, я хочу спать…

— А ну-ка пусти! — сказал врач, отталкивая Костю в сторону. — Теперь уже моя очередь.

Он вновь начал энергично массировать грудную клетку ребенка. Потом стал присоединять какие-то проводки и включать приборы. В глазах Ольги застыл немой ужас. Костя сидел в углу салона неподвижно, будто одеревенев. Валера съежился, превратившись из большого клоуна в совсем маленького. И так неестественно и страшно смотрелось его измалеванное в гриме лицо, словно это была сама маска смерти. А бубенчики на его колпаке тихо позванивали.

Вильгельм Мордехаевич что-то сказал шоферу «скорой», но Костя не разобрал. Затем врач начал говорить в рацию. И опять непонятно, будто это был чужой, незнакомый язык. Единственное, что он отчетливо уловил, это: «Кровоизлияние в мозг» и «Высылайте вертолет». Костя низко наклонил и сжал голову обеими руками. А машина между тем начала тормозить и остановилась на обочине загородного шоссе. Ольга вдруг пронзительно вскрикнула, совсем побледнев от непереносимой боли.

Попондопулос продолжал манипулировать над телом Антошки. Но теперь он еще и поглядывал на Ольгу, которая сползла на пол салона.

— Да займись же ты женой! — прокричал врач Косте. — Вынесите ее на воздух!

Валера и Костя, поддерживая с двух сторон Ольгу, перенесли ее на траву. Солнце светило так ярко, что казалось, прожжет насквозь все живое на земле. «Ну и пусть!» — подумалось Косте. Он глядел на искривленное мукой лицо Ольги и ничем не мог помочь. Не мог он помочь и сыну, когда вернулся в салон.

— Уйди, — сказал ему врач, не оборачиваясь и продолжая «колдовать» над телом. Но, судя по всему, его манипуляции не помогали.

— В этой машине ничего нет, — с раздражением проговорил Попондопулос. — Даже простого фибриллятора.

Константин выглянул из машины. Валера и шофер хлопотали возле Ольги. Неподалеку от них остановилась машина ГАИ. Выскочивший из нее молоденький лейтенант с полосатым жезлом, тут же стал направлять движение машин ближе к обочине. Затем гаишная «Волга» выехала на середину шоссе и загородила всю дорогу. «Это они готовят площадку для вертолета, — подумалось вновь Косте. — Зря я сказал ему, что я — его отец. Не надо было говорить этого до операции. Мы же обещали с Ольгой…» Он сейчас наблюдал за всем происходящим не своими глазами, а со стороны, словно видел кадры кинохроники. «Плохое кино, — подумал он. — Скверное. Глупое и с несчастливым концом. Не хочу его больше видеть». Но он продолжал смотреть, бессильно опустив руки.