Анжелик Барбера - Бертран и Лола Страница 6

Лола прикрыла ему рот ладонью.

– Не хочу знать, чем занимается твой брат, есть ли у него дети и как называется город, где живут ваши родители. Мне неинтересно, Бертран.

Она замерла, уставившись на изголовье кровати в стиле рококо, обитое коричневой кожей. В номере главенствовал стиль китч, даже палас в коричнево-ореховую шашечку был китчевым, не говоря уж о люстре и огромном зеркале в позолоченной раме (они переглянулись в нем, переступив через порог). Бертран взял Лолу за руку и подвел к окну, выходящему на задний двор. Напротив была глухая стена, и он не стал задергивать шторы.

– Люблю ночной свет в городе.

Лола подняла глаза и отстранилась. Да, Бертрану не мог не нравиться ночной свет. Он привержен всему неожиданному и неразумному, теням, контражуру, откровенным экспозициям. Заметила бы она этот вяз, не укажи он на него? Нет. В голову по непонятной причине пришли две мысли, она сказала будничным тоном:

– Я никогда не жила в парижском отеле, – и продолжила секундой позже: – Мой отец погиб средь бела дня в автомобильной аварии. Ехал слишком быстро, хотел перестроиться в другой ряд и перевернулся. Выпил и потерял контроль – во всех смыслах слова. Мама была к этому готова…

Бертран слушал, затаив дыхание.

– Естественно, он никогда не пристегивался, но… финансово нас обезопасил.

– Как ты это пережила?

Лола улыбнулась – нежно, по-детски открыто.

– Я была подростком, старалась забыть и забыла… А сестра до сих пор ставит для него прибор, когда накрывает на стол.

– Сколько тебе было?

– Четырнадцать. Я повторила год, рассталась со многими подругами, но встретила одну, которую обожаю до сих пор. Это она заманила меня в бортпроводницы.

Пауза. И – глаза в глаза:

– Она бы тебе понравилась.

Бертран не спросил, как зовут лучшую подругу, он думал не о ней, а о Лоле – девочке Лоле, представлял, что́ ей пришлось пережить, и не понимал, как она справилась, обуздала горе и обиду.

– Тяжело жить, когда у тебя такая сестра.

– Мне другая не нужна.

Бертрану ужасно хотелось поцеловать Лолу, но он сдержался – ждал, чтобы она отпустила себя, раскрылась. Эта женщина была сильной, честной и стойкой, она умела держать чувства в узде.

– Я научилась контролировать ситуацию. Бесценный навык при моей профессии.

– Тебе нравится летать?

– Очень. К тому же форма дисциплинирует.

– Прячешься?

Лола задумалась.

– Наверное. Чуть-чуть.

Бертран погладил ее подушечками пальцев, и она продолжила:

– Странно, но мне по душе регулярность этого мира. Я умею с ним управляться.

Он улыбнулся, и она вдруг добавила, с ноткой смущения в голосе, что в небе чувствует себя недоступной и неуязвимой.

– Проводишь часы с людьми, которых никогда больше не встретишь, и иногда остаются приятные воспоминания.

Он подумал: «Совсем как я».

– У меня есть время на друзей и семью. Я хочу детей и надеюсь, что смогу стать хорошей матерью, не бросая работу.

– А из меня отец не получится, я слишком непостоянен. Сбегу, брошу младенца дожидаться мифического папашу…

Лола поцеловала Бертрана, он погладил ее живот, вообразив, как она будет выглядеть беременной, и почувствовал возбуждение.

– Прости… это было неизбежно…

Такова реальность. Фотография истины. Лола разозлилась: нельзя говорить подобные вещи, а потом извиняться как ни в чем не бывало! Ей хотелось отхлестать мерзавца по щекам, но она прижалась губами к его губам и шепнула:

– Я никогда не целовала так Франка и никогда так его не любила.

Бертран готов был поклясться, что это правда.

Он почувствовал удар в сердце посильнее пощечины, приподнялся на локте и поймал ее взгляд. Мост, протянувшийся между ними, поражал красотой, и вид с него открывался сказочный. Бертран – человек света, полной ясности, он оставляет тени и воспоминания за спиной. Лола угадывала его слабость, его отвагу и его любовь к свободе. Он не отвел взгляда, снова положил ладонь ей на живот и спросил:

– Мама водила тебя на танцы?

– Я десять лет училась классическому балету.

– Почему бросила?

– Я не балерина. Лола, но – увы – не Монтес[9]. У меня другой цвет кожи и нет ни ее таланта, ни ее завоеваний.

Бертран улыбнулся – Лола очень забавно оборонялась.

– Не вижу особой доблести в умении покорять вершины. Предпочитаю приключения.

Ее улыбка растаяла вдруг, сама собой, и Бертран испугался. Они лежали, замерев и почти не дыша. Он отстраненно, но очень ясно увидел этот решающий момент жизни (фотограф!). Казалось, что он продлится вечно, как будто его «подвесили», но стрелка может качнуться в любую сторону. Ничего не терять, все начать с начала, с тобой? Он ждал ответа на незаданный вопрос. Может быть. Лола не нашла слов – или придумала тысячу, но не сказала ни одного. Она испытывала страх, жгучий стыд и желание, которым боялась захлебнуться. Бертран смотрел на нее и молчал. Она погладила его по руке. Что, если он прав? А может, права я? Кто такой этот мужчина? Законченный эгоист? Честный трус? А я предательница. Лола подумала о Франке и той лжи, которая всегда будет стоять между ними. Как и чувство вины. Она до смерти напугана. Но счастлива. Почему все так запутанно? Выхода нет? Закрыть глаза…

Солнце пробудилось и встало в половине пятого, а фотограф – вопреки обыкновению – еще долго спал безмятежным сном. Когда позвонил Франк, Лола хладнокровно соврала, глядя на Бертрана.

Он позвонил портье и попросил принести кофе и круассаны.

Лола закрылась в ванной. Ее красное платье лежало рядом с Бертраном. Он слушал звук льющейся воды. Чем она там занимается? Наверное, завернулась в полотенце, присела на краешек ванной, смотрится в зеркало и ждет. Чего?

Лола распахнула дверь, наткнулась на него (в прямом смысле слова) и сказала:

– Нет.

– Да, – возразил он.

– Дай пройти.

– Не сейчас…

Ни один не отвел взгляда.

– Ты улыбнулась.

– Нет.

– Да.

Он коснулся губами ее губ и прошептал:

– Ты что-нибудь скрыла от меня, когда мы обнимались?

– Сам знаешь.

– Скажи.

– Нет, ничего. Я отдала тебе все, что могла.

Они не заметили, как уснули, и вновь заказали еду только в четыре часа дня.

Она наслаждалась минутами.

– У тебя глаза совсем зеленые…

Его голос был сладок и тягуч. Как мед. Она не ответила – молча допила кофе, вытерла губы, мгновенным и каким-то неуловимым движением надела платье. Он сидел и смотрел на нее, даже не помог застегнуть молнию. Она обула сандалии, улыбнулась – «Прощай…» – и вышла. Он слышал каждый ее шаг по коридору. Каждый удар сердца. Каждую улетающую секунду. Вдруг вскочил и, не одеваясь, кинулся следом, догнал ее у лифта. Она вошла в кабину, повернулась. Они смотрели друг на друга, пока треклятые двери не начали закрываться. Он хотел крикнуть: «Не выходи замуж!» – но слова застряли в горле. Как будто знали, что без последствий подобное не остается и ответ обязательно будет. Белый или черный. Да или нет – не важно, он все равно причинит боль и ей, и ему, потому что будет означать разрыв, отречение.

В лифт, потеснив Лолу, вошла пара. Глаза у обоих округлились от изумления, но поразила их не нагота Бертрана, а его невозможно долгий прощальный взгляд.

Когда человек так смотрит, никто не посмеет нарушить благоговейное молчание.

Ч-пок… Двери закрылись. Слава богу…

9

Бертран рухнул на скомканные простыни. Руки так замерзли, что он их не чувствовал. Лежал и прокручивал в голове последние события. Достань ему смелости спросить: «Какого черта ты делала в моих объятиях?» – ответила бы она: «То же, что ты в моих»? Повторила бы, что никогда так сильно не любила Франка? Или призналась бы, что меня все-таки любит меньше?

Хорошо, что слова не прозвучали. Лучше стать свидетелем катастрофы, чем пережить шок от счастья. Бертран закрыл глаза. Лола была с ним.

Нет, только ее тень.

Он оделся, посмотрел на столик: крошки на скатерти, оплывшее масло, грязные приборы. Он вышел в сияющий, безоблачный день, и его профессиональный взгляд отметил все оттенки и полутона, на которые никто никогда не обращает внимания. Что же теперь делать? Мечтать об этой женщине, разглядывая птиц? Разве она не одно из редких странных созданий? Кожа у нее такая тонкая, что видно, как кровь течет по жилам.

Бертран подумал о ее зеленых глазах, алых губах и хрупких, как крылья, руках. Может, она уже в воздухе? Лола – бортпроводница, а ее мать хотела, чтобы дочь стала танцовщицей. Но та и впрямь сказочное создание, по земле такие не ступают.

Он вошел в метро и почувствовал невыносимый запах. «Я никогда так сильно не любила Франка».

10

Лола пустила воду на полную мощность и встала под душ. Капли разбивались о лоб и стекали по щекам, а она смотрела на желтые плитки пола, где валялось красное платье. Пламенеющий контрапункт в солнечный день. Моя жизнь? Лола завернулась в полотенце и вытерла глаза. Она что, плачет? Невозможно понять, если стоишь под душем.