Александра Глазкина - Заклинатель книг. Роман для книгочеев Страница 6

Новым было лишь одно. Никто не знал меня, моих тревог и переживаний, сомнений и перенесенных утрат. Я могла стать какой угодно, оставаясь собой. Да, такой вот парадокс. Все, что тянуло меня ко дну, здесь стало всего лишь «тенями прошлого», с которыми мне предстояло разобраться, но среди которых мне уже не нужно было находиться каждый день. Конечно, воображение услужливо подсовывало ситуации, заставляющие невольно вздрагивать. Но я почему-то была уверена, что смогу избавиться от своих переживаний.

Уезжая, я словно приняла какое-то очень важное решение. Не могла пока его точно сформулировать. Мысли ускользали. Не находилось слов, чтобы повторять их, как мантру, или записать в дневник как девиз. Лишь неясное душевное волнение. Предвкушение, что ли. Я не ждала многого от приезда сюда и потому каждое хорошее событие принимала, как подарок судьбы. Даже не события, а внутренние изменения.

Саймон обозначил срок до декабря. Что будет потом, непонятно. Но одно я знала точно – домой уже не вернусь. Словно я ступила на дорогу перемен, с которой уже нет возможности вернуться к прошлому. Это не был нырок в неизвестность, скорее, осторожный спуск, но все же.

– Я ждала чего-то подобного еще год назад, – сказала заведующая библиотекой, когда я принесла ей заявление на увольнение, – не буду тебя отговаривать. Но давай сделаем так. Пиши отпуск за свой счет, а там поглядим. Отчислений, конечно, не будет, но, по крайней мере, стаж не прервется. Захочешь вернуться – вернешься. Не захочешь, тогда уже заберешь трудовую.

– Но как? Почему? – растерялась я.

Она встала, обогнула стол и прижала меня к себе:

– В память о твоей бабушке. Она тебя очень любила и хотела бы, чтобы ты нашла свое призвание.

Я с трудом сдержала слезы. Бабушка. Именно к ней, сюда, под знакомые своды библиотеки я прибегала, чтобы справиться со своими детскими страхами и обидами. Именно она приобщила меня к чтению. Открыла удивительный мир, в котором могут происходить захватывающие дух приключения, но при этом он останется безопасным.

Я поблагодарила начальницу за ее предусмотрительность. Это книжным героям легко все бросить и уехать. Наш пыл охлаждают суровые российские реалии. Да, Саймон обещал мне платить в два раза больше, чем я получала в библиотеке, мне не нужно будет платить за жилье, да и кормить будут. Но работа на него была неофициальной. Останься я безработной, с таким временным пробелом в стаже устроиться куда-либо будет сложно. Поэтому мои романтичные переживания мешались с прагматичными, никуда от этого не денешься.

Глава 5

Моя душа, как старый исписанный дневник, была переполнена горечью. Теперь, подобно палимпсесту, ее наполняли вновь. Равновесием, умиротворением, уверенностью, что впереди ждет что-то чудесное. Может, я просто смирилась со своими потерями? Хотелось бы в это верить!

Каждый день, проснувшись, я лежала и слушала, как оживает дом. Как сад за окном наполняется птичьим щебетанием и тем, исполненным таинственной прелести, шорохом, что заставляет вновь почувствовать себя частью окружающего мира. Наблюдала за игрой солнца в кленовых листьях, пока мысли текли ленивым потоком. С удовольствием пила ароматный чай, приготовленный Милой Сергеевной по особому рецепту. Включалась в разговор за столом, не боясь выглядеть заумной или смешной. По дороге в город разглядывала окрестности.

Все чаще меня охватывало ощущение радостного возбуждения, неясного предвкушения, которое ускользало, как солнечные лучи, пропущенные сквозь пальцы. Моя душа вновь открылась красоте и очарованию мира, напоенного звуками, красками, запахами, улыбками и верой в завтрашний день.

За неделю я уже успела полюбить свой новый дом. Обстановка свидетельствовала, что здесь живут в достатке, но не кичатся этим. Кабинет Саймона произвел на меня впечатление еще в ходе нашего разговора об именах. Вот где суждено родиться очередному литературному шедевру! Обстановка полностью соответствовала его владельцу, насколько уж я осмеливалась об этом судить. Массивный стол с антикварной лампой, пепельницей и подставкой для бумаг. Удобное кожаное кресло, настоящий камин с ажурной кованой решеткой. По двум стенам – пустующие пока полки от пола до потолка. Меня удивило, что книги своего авторства Саймон держал не в кабинете, а в гостиной на первом этаже. Можно было бы счесть это возможностью похвастаться перед гостями, вот только, как я уже успела понять, семья Чармеров держалась замкнуто, и в поместье никто особо не приезжал.

Позже, когда наше общение с Саймоном станет более доверительным, он объяснит мне, почему его произведения отправлены в изгнание.

– Лучшая книга всегда та, что пишется сейчас, – скажет он, – Когда текст закончен, для меня это – пройденный этап, к которому не хочется возвращаться, как к изжившим себя отношениям. Можно с теплотой вспоминать прошлое, но нет ни малейшего желания вновь погружаться в эмоции. Мне всегда кажется, что книга могла выйти лучше, я нахожу нестыковки, опечатки, погрешности в сюжете. Мучительно и больно понимать, что произведение уже издано, и ничего не исправить. Поэтому я стараюсь убрать свои книги с глаз долой и сосредоточиться на новом тексте.

Но до увлекательных разговоров о творчестве было еще далеко, и пока я продолжала с интересом осваиваться в доме. На третьей стене кабинета висела картина, классический пейзаж, и многочисленные грамоты, свидетельства престижных литературных премий. В отличие от рядов изданных книг, документы, не раздражая, подпитывали писательскую веру Саймона.

Всю четвертую стену занимало окно с видом на реку. Все сдержанно, лаконично, выдержано в спокойных тонах. Не знаю, досталась ли Саймону эта обстановка от прежних хозяев или он переделывал все по своему вкусу, но кабинет как нельзя более подходил для сосредоточенной работы мысли.

Несмотря на то, что Мила Сергеевна производила впечатление фанатичного любителя чистоты и порядка, в доме царил живописный хаос, подчеркивающий полноту и насыщенность повседневности его обитателей. Личные вещи домочадцев жили своей жизнью и перемещались по комнатам. Дождевик Сабрины, небрежно переброшенный через перила лестницы. Семейство плюшевых медведей Илоны, устроившихся под столиком в гостиной. Стопка журналов, выписываемых Саймоном, на полу у кресла. Все убиралось лишь по доброй воле ее владельцев. Я знала, если вечером оставлю книгу на веранде, там же ее и найду утром.

Мила Сергеевна заботилась об уюте. В каждой комнате в красивых вазах стояли свежие цветы, ковры регулярно пылесосились, посуда за стеклом старинного буфета сияла в лучах солнца. Буфет, наряду с плитой, занимал особое место на просторной кухне. Именно такой шкаф, должно быть, описывал Андерсен в своей сказке, с резными дверцами, украшенными изображениями птиц, веток и лесных зверей. На плите же вечно что-то булькало и кипело, распространяя вкуснейшие запахи по всему дому. Кстати, на отдельном кухонном столике всегда стояла корзинка со свежей сдобой и тарелочки с орешками и фруктами, так что желающие могли утолить голод между трапезами, не отвлекая Милу Сергеевну от готовки.

Не менее живописно выглядела и гостиная, отделенная от столовой лишь небольшой аркой. Вечерами здесь собиралась вся семья, чтобы посмотреть фильм или просто почитать, время от времени обмениваясь впечатлениями. Даже Мила Сергеевна оставляла недомытую посуду. Даже Анжела выбиралась из надежной уединенности своей спальни, хотя, в основном, молчала и слушала других.

Огромный угловой диван, весь закиданный пестрыми подушками, тянулся вдоль двух стен. Кресла в том же стиле, журнальный столик, телевизор, камин. На стенах висели прелестные вышитые картины в простых рамках. Те же цветочные мотивы были вышиты на фартучках и жилетках плюшевых медвежат. Я в вечерних чтениях участия не принимала, меня никто не пригласил, а напрашиваться было неловко. Пару раз мне показалось, что Саймон колеблется, сталкиваясь со мной в коридоре, но он ничего так и не сказал. Он вообще вел себя немного странно. Общаясь, шутил и с удовольствием размышлял о творчестве, а потом вдруг резко обрывал сам себя, будто спохватывался, что нарушил дистанцию. Я пока не очень понимала, с чем связано подобное поведение, поэтому решила не обращать внимания. Должны же быть у творческого человека странности?

Остальные комнаты, в которых мне удалось побывать, были устроены по вкусу хозяев: музыкальные постеры у Сабрины, лоскутное одеяло на кровати и вязаные салфетки на тумбочке в комнате Милы Сергеевны. В комнату Анжелы мне заглянуть пока не довелось, но я легко представила себе, что вместо книжных полок там вешалки с одеждой, столик уставлен духами и кремами. Впрочем, одергивала я себя, слишком мало я ее знаю, чтобы делать поспешные выводы. Просто не переставала удивляться, насколько не смотрится она рядом с Саймоном. Весьма странно, Саймон не был похож на человека, который выберет жену, польстившись лишь на эффектную внешность! Он любил, когда ему внимали, разделяли его пристрастия и увлекались тем, что ему интересно. Что связывало его с такой ограниченной особой, как Анжела (кроме плотского влечения, конечно) оставалось только гадать! И уж, конечно, моей главной претензией к этой тихой женщине было ее абсолютное равнодушие к дочери.