Виктория Холт - Седьмая девственница Страница 6

Педро полюбил бабушку, носившую то же имя, что и я, — Керенса. Он полюбил ее черные волосы и глаза, напоминавшие ему об Испании. Они поженились и стали жить в домике, выстроенном им за одну ночь, и у них родился единственный ребенок — моя мать.

Вот в этот-то домик я и зашла за сливовой настойкой. Чтобы попасть в кладовку, где хранились бабушкины снадобья, надо было пересечь комнату.

Хотя комната была всего одна, у нас был устроен «верх» — широкая полка, на уровне примерно середины стены, служившая нам с Джо спальней. Мы забирались туда с помощью лесенки, хранившейся в углу.

Джо и сейчас был там.

— Что ты делаешь? — позвала я его.

С первого раза он мне не ответил, а когда я повторила вопрос, показал мне голубя.

— Он лапку сломал. Но через день-другой должно зажить, — сообщил он.

Голубь спокойно сидел у него в руках, и я увидела, что брат смастерил птице что-то вроде шины, привязав лапку к щепке. Больше всего меня поражало в Джо не то, что он умеет делать всякие такие штуки для птиц и животных, а то, что они в его руках всегда были спокойны. Я видела, как дикий кот подошел к нему и стал тереться о ногу, еще до того как брат собрался предложить ему поесть. Джо никогда полностью не съедал того, что ему давали, вечно оставляя что-нибудь, чтобы таскать с собой, потому что был уверен, что всегда найдется существо, которому пища будет нужнее. Все свое время он проводил в лесу. Мне случалось натыкаться на него, когда он лежал на животе и наблюдал за насекомыми. Помимо длинных тонких пальцев, так ловко умевших чинить переломанные конечности зверей и птиц, у него было какое-то чутье на все, что касалось животных. Он лечил их болячки бабушкиными травами, и если ему что-нибудь требовалось, брал то, что нужно, из ее кладовки, как будто важнее нужд животных на свете и быть ничего не могло.

Его дар врачевания тоже был частью моей мечты. Я видела его в прекрасном доме, вроде как у доктора Хилльярда, потому что докторов в Сент-Ларнстоне уважали, а если люди и были высокого мнения о бабушкиных лекарствах, реверансов они ей не делали и дверей перед ней не распахивали — несмотря на всю свою мудрость, она жила в убогом домишке, а доктор Хилльярд был из благородных. Я хотела, чтобы Джо тоже проделал свой путь наверх вместе со мной, и мечтала, что он станет доктором почти так же страстно, как сама хотела стать леди.

— А когда заживет, тогда что? — спросила я.

— Ну, тогда он улетит и будет сам о себе заботиться.

— А тебе что достанется за труды?

Он и внимания не обратил на мои слова, все что-то бормотал своему голубю. А если б услыхал, то просто нахмурился бы, недоумевая, что же еще может быть нужно, ведь он вылечил покалеченное существо.

Кладовка всегда приводила меня в волнение, потому что раньше я ничего подобного не видела. Лавки, тянущиеся вдоль стен, были уставлены всякими горшочками и бутылочками, на балке под потолком висели разные травы для просушки. Я минутку постояла, вдыхая особый запах, которого нигде больше не было. Вот и очаг с большим потемневшим котлом, а под лавками стоят кувшины с бабушкиными снадобьями. Я знала, в которой из них сливовая настойка, и, отлив немного в стакан, отнесла его обратно через домик к бабушке.

Я присела с ней рядом, пока она пила маленькими глоточками.

— Бабушка, — попросила я, — ну скажи мне, получу ли я когда-нибудь то, чего хочу.

Она, улыбаясь, повернулась ко мне.

— Ну, любушка моя, — сказала она, — ты говоришь как одна из девушек, что приходят ко мне спросить, будет ли ей верен милый. Не ожидала от тебя такого, Керенса.

— Но я хочу знать.

— Ну так слушай. Ответ прост. Умные люди не нуждаются в том, чтобы им предсказывали будущее. Они его сами делают…

Весь день были слышны выстрелы. Это означало, что в аббатстве собрались гости. Мы видели, как подъезжали экипажи, и знали, что будет, потому что в это время, каждый год, они стреляли в лесу фазанов.

Джо лежал наверху с собакой, которую где-то нашел умирающей с голоду неделю назад. Она как раз достаточно окрепла, чтобы передвигаться самой, но не отходила от Джо ни на шаг. Он делился с ней едой и был счастлив с тех пор, как ее нашел. Но сейчас он не находил себе места. Я вспомнила, что с ним делалось год назад, и поняла, что он думает о бедных перепуганных птицах, взмывающих вверх, прежде чем рухнуть замертво на землю.

В прошлый раз он стукнул кулаком о стол, говоря:

— Раненые, вот о ком я думаю. Когда они померли, тут уж ничего не поделаешь, а вот раненые… Их не всегда находят, и…

— Джо, что-то ты больно расчувствовался. Какая польза горевать о том, чему не поможешь, — сказала я.

Он согласился, но из домика не выходил, а валялся наверху со своей собакой, которую назвал Голубчиком, потому что нашел ее в тот день, когда голубь со сломанной лапкой улетел, и собака заняла его место.

Я беспокоилась за Джо, потому что он выглядел таким сердитым, и я начала подмечать в нем кой-какие свои черточки, Поэтому у меня никогда не было уверенности, как он поступит. Часто я говорила ему, что он просто счастливчик, раз может слоняться вокруг и выискивать своих больных животных; большинство мальчиков его возраста уже работают в шахте Феддера. Люди не могли понять, почему его не отправляют на работу, но я знала, что бабушка разделяет мои честолюбивые мечты насчет него — насчет нас обоих. Покуда у нас имелось что поесть, мы с ним были свободны. Так она показывала им, что в нас есть нечто особенное.

Бабушка знала, что мне не по себе, и взяла меня с собой в лес собирать травы.

Я было обрадовалась, что не надо сидеть в домике.

Бабушка сказала:

— Не мучь себя, девочка. Такой уж он уродился, и он всегда будет горевать, когда страдают животные.

— Бабушка, я так хочу… так хочу, чтоб он стал доктором и лечил людей. Сколько нужно заплатить, чтоб из него вышел доктор?

— Ты думаешь, он сам хочет того же, моя милая?

— Ему хочется лечить. Так отчего ж не людей? Он будет получать за это деньги, и люди будут его уважать.

— А может, ему не так важно, что подумают люди, как тебе, Керенса.

— А надо, чтобы было важно, — сказала я.

— Будет, если так предназначено.

— Ты говорила, что ничего не предназначено. Что люди сами создают свое будущее.

— Каждый свое, любушка. Ему создавать, какое он хочет, а тебе — какое ты хочешь.

— Он валяется целыми днями наверху… со своими животными.

— Ну и оставь его, любушка, — сказала бабушка. — Он построит свою жизнь так, как сам хочет.

Но я не собиралась его так оставлять! Я хотела, чтобы он понял, что должен вырваться из той жизни, которой мы живем с рождения, — мы для нее слишком хороши, все трое. Бабушка, Джо и я. Меня удивляло, как же бабушка-то этого не видит, как может она быть довольна такой жизнью.