Лиз Филдинг - С мамой нас будет трое Страница 6

Прежде чем вытащить письмо, она вытерла руки о шорты. Люси не написала номера телефона. Понятно почему. Она ведь упомянула, что отцу не придется встречаться с мамой, — очевидно, надеялась сохранить все в тайне от него.

Она сняла трубку, набрала 192.

— Справочная… Фамилию, пожалуйста.

— Фицпатрик. Инициалов я не знаю. Адрес — Брэмхилл-Бэй, в Сассексе.

— Минутку, пожалуйста. — Потом: — Это может быть «Студия Фицпатрик»?

Студия Фицпатрик? Что за студия? Киностудия?

— Да, возможно. — Сердце упало. Очень даже возможно. Она почти уже уговорила себя, что Люси выбрала Брук, потому что та была известна, ею все восхищались. Тема спасения тропических лесов была сейчас в центре внимания, но если отец Люси кинорежиссер, то такое совпадение было бы весьма многозначительным… Интересно, что за киностудия может быть в какой-то маленькой деревушке в Сассексе? «Старый дом священника» — название подходит для мастерской художника, или гончарни, или того и другого вместе. Она представляла себе живописную постройку типа амбара и живущую там колонию художников. — Это место называется «Старый дом священника», — быстро добавила она.

Послышался щелчок, и пошла запись. «Нужный вам номер…» Брон записала его, перепроверила и положила трубку. Она сидела и смотрела на номер, который, казалось, говорил ей: ну вот, ты меня получила, и что теперь будешь со мной делать?

Отец девочки должен знать, что происходит, рассуждала Брон, готовя кофе и закладывая хлеб в тостер. Если Люси так остро нуждается в любви, что создала себе вымышленную мать в лице Брук, то… А если это не вымысел?

Так или иначе, все равно придется позвонить. Брон остановила взгляд на пустой кружке и брошенном тосте. Сейчас. Сделай это сейчас. Оттягивать нет смысла. Не исключено, что здесь нет никакой драмы. Люси, может быть, делает это каждую неделю или всякий раз, когда мама не соглашается дать еще сладкого, не разрешает поздно засиживаться перед телевизором, пропускать школу, — и тогда Брон услышит смущенные родительские извинения.

Брон сняла трубку, набрала номер. Один звонок. Два. Три. Никого нет дома. Испытав бурное облегчение, она уже собиралась положить трубку, когда услышала автоответчик.

— Джеймс Фицпатрик. — Голос напоминал расплавленный шоколад. Темный, дорогой шоколад. У Брон он вызвал отклик, похожий на теплую волну удовольствия, и ей стало трудно дышать. — Сейчас я не могу подойти к телефону, но, если вы оставите сообщение, я вам перезвоню. — Послышался щелчок и длинный сигнал автоответчика. Она все еще держала трубку в руке, когда кто-то длинно и настойчиво позвонил в дверь.

Фиц так и не нашел в себе сил объясниться с Люси. Он уговорил себя, что легче начать с другого конца, с ее матери, но, когда остановился перед домом с крутой, островерхой крышей и большим садом, где пышно цвели летние розы, его одолели сомнения.

Может, лучше было ничего не затевать. Брук знает, где его найти, но за все годы ни разу не позвонила, не проявила ни малейшего интереса к дочери.

Ну, таковы уж условия их договора, на которые он согласился.

Вплоть до того момента, когда он окончательно понял, что Брук не шутила, говоря, что собирается отдать ребенка на усыновление, Фиц не очень задумывался об этом. Нет, он не мечтал о ребенке, но невидимая и неведомая жизнь, так неосторожно и бездумно созданная, стала для него настолько реальной и ценной, что его охватило непреодолимое желание защитить ее. И как только этот комочек жизни оказался у него на руках, он понял, что никогда не сможет с ним расстаться.

В тот момент он пообещал бы Брук что угодно и ни на минуту не сомневался, что является выигравшей стороной. Он поддерживал ее во время беременности, заботился о ней и был уверен, что стоит только ей взять ребенка на руки, как она тут же полюбит его. Потом, после рождения Люси, когда Брук спокойно заявила, что собирается отдать малышку, она увидела его реакцию и заключила с ним сделку.

Особенно возмутительным и непростительным показалось ему то, что ситуация нисколько не угнетала ее. Через несколько недель, по ее словам, он и сам будет рад отдать ребенка какой-нибудь анонимной супружеской паре. В сущности, Брук было все равно, как он поступит с ребенком, лишь бы не ей приходилось не спать по ночам и менять пеленки. У нее не было времени на подобную бытовую чепуху, она намеревалась добиться успеха в жизни, а он готов был помочь ей в этом в обмен на ребенка. Что ж, надо признать, она не упустила своего шанса.

Возможно, в глубине души он сохранял надежду на то, что в один прекрасный день она поймет, чего лишилась, и вернется. Почти девять лет — вроде бы достаточно долгий срок, чтобы смириться с реальностью, но склонность к фантазиям, похоже, есть не только у Люси.

Может быть, именно поэтому ему было так трудно сказать Люси правду; может быть, до сих пор не верилось, что бывают такие бессердечные матери. Но теперь обманывать себя бессмысленно. Люси все за него решила.

И вот сейчас, когда он сидит здесь в машине напротив дома, который до этой минуты был просто адресом в документе, назначавшем его единственным опекуном Люси, ему все больше начинает казаться, что он гонится за химерой.

Этот дом принадлежал семье Брук. Вряд ли она жила здесь после университета, но другого адреса у него не было. Она уже давно ушла из телевизионной съемочной группы, снимавшей фильмы о жизни природы, куда он устроил ее на первую работу, легко найдя спонсора для создания собственной кинокомпании. Но там отказались сообщить ее адрес, посоветовав написать письмо, которое будет передано по назначению. Времени на это не было.

Он смотрел на почтальона, который шел по улице, опуская письма в почтовые ящики. Вот он дошел до Охотничьего домика, свернул к калитке, но у него, похоже, были не просто письма, а что-то требовавшее расписки или не помещающееся в почтовый ящик, потому что он позвонил в дверь. Кто ему откроет? Ее мать, более раннее издание самой Брук? Ее отец?..

— Брук… — изумленно вырвалось у него. Вот уж чего он не ожидал! Но это была она. Открыв дверь, она говорила с почтальоном, улыбаясь ему одной из своих сияющих улыбок; затем отвела назад волосы до боли знакомым жестом, прежде чем расписаться в получении письма. Не отдавая себе отчета в том, что делает, он выскочил из машины и пересек улицу. Почтальон, увидев его, придержал калитку. Но на середине дорожки Фиц остановился.

А вдруг она откажется разговаривать с ним, с этим призраком, явившимся из прошлого, чтобы напомнить о том, что она предпочла забыть? Вдруг захлопнет дверь перед его носом? Откажется даже поговорить о Люси? Она вправе так поступить. Он обещал, что никогда не попытается связаться с ней, никогда не выдаст ее тайны. Но ему и в голову не приходило, что придется выполнять это обещание. Да и благополучие Люси важнее любого обещания.