Тереза Скотт - Покорение Страница 6

Другой солдат, высокий и смуглый, только удивленно вскинул брови, взглянув на своего тщедушного приятеля. Мигель отличался от других солдат. В испанскую армию обычно не брали таких хрупких парней. Его тщедушность была наследием голодного беспризорного детства, которое он провел среди воров, попрошаек и прочего отребья города Мехико. Бездомный парень считал день, когда его забрали в солдаты (пятнадцати лет от роду), вторым счастливейшим днем своей жизни. Первым счастливейшим днем был тот, когда Ортенсия Амига, известнейшая в Мехико проститутка, пригласила его в свою постель — бесплатно.

— Пойдем в таверну. Я найду там какую-нибудь.

Его приятель только пожал плечами и последовал за ним.

Дверь таверны открылась, звуки музыки вырвались наружу, и яркий желтый свет озарил грубые лица обоих солдат. У Мигеля были черные испанские глаза, а у его товарища холодновато-голубые. Его лицо было коричневым от загара, а длинные, до плеч, черные волосы отливали синим блеском в ярком желтом свете таверны.

Бака направился к столу, за которым играли в карты трое солдат. Его спутник с холодным выражением лица последовал за ним. Сидевшие за столом дружно приветствовали Мигеля, сдержанно кивнули его товарищу. Оба вошедших сели.

Очевидно, друзья Мигеля уже давно сидели в таверне. Их кружки были полупусты, а речи бессвязны. Пришедший с Мигелем мужчина с тем же каменным выражением лица скучающе поглядывал по сторонам, остальные продолжали пить. В углу таверны двое музыкантов пели и играли на маракасах и гитаре. Женщина танцевала, ее красота отражала очаровательное сочетание черт, унаследованных от индианки-матери и испанца-отца. Ее движения были быстрыми, живыми и отточенными, взгляд темных глаз — безразличен и полупрезрителен. Бака следил голодными глазами за каждым движением ее мелькающих ног и грудей.

— Забудь об этом, — невнятно пробубнил один из собутыльников Мигеля. — Хосефита даже не глядит на солдат.

— Мои деньги не хуже, чем у других мужчин, — насупился Бака.

— Ты солдат. Хосефита нас ненавидит.

— Я слышал совсем другое. Мне говорили, что Хосефита любит нас.

— Это было на прошлой неделе — до того, как один проклятый солдат разбил ее сердце и стащил у нее деньги. Теперь она не хочет даже глядеть на нас, — слезы появились на глазах рассказчика при упоминании о бессердечии Хосефиты.

— Сукин сын, — вздохнул Бака, снова усаживаясь на стул. — Думаю все же, что через неделю она снова полюбит нас, но тогда меня уже не будет в городе.

Остальные мрачно покивали и продолжали следить за красивыми длинными ногами Хосефиты, которая все плясала, постукивая в такт каблучками.

— Куда подевались все женщины в этом городе? Я ни одной не видел, — голос Баки стал совсем жалобным.

— Их заперли дома, — объяснил один из мужчин, — мужья, любовники, дуэньи, матери…

Бака сделал еще глоток. С грохотом поставил кружку и встал. Слегка качнувшись, он повернулся к человеку, который пришел в таверну вместе с ним:

— Ты пойдешь?

Молчаливый солдат вскочил и двинулся к двери. Следом за ним вышел Бака. Трое солдат подождали, пока закрылась за ними дверь.

— Проклятый индеец, — пробормотал один.

— Однако он силен, сукин сын, — покачал головой другой, — не хотел бы я схлестнуться с ним.

Остальные согласно покивали. Один из сидевших надолго присосался к своей кружке, потом проговорил:

— И как только Бака его переваривает…

Громкий хриплый рык прервал это замечание:

— Нет, удивительно, что апач терпит Баку. Бака — мелкое грязное животное, лживое к тому же. На все готов ради денег. Ему нельзя доверять.

— Что же их сблизило?

— Общее отношение к ним окружающих — никто не хочет разговаривать с апачем, и никто не любит Баку.

— Апач спас жизнь Баке. Огромный бык, вожак стада, чуть было не забодал Баку. Вот почему он так учтив с апачем. И Бака никогда не попытается его обмануть, будьте уверены; он его очень уважает. Вот почему сейчас он так быстро заткнулся…

— Сеньоры, — промурлыкал нежный голос.

— Хосефита! — хором воскликнули мужчины. Один из них пододвинул ей стул, на котором только что сидел приятель Баки. Он раскрыл женщине свои объятья:

— Ко мне, любовь моя! Ты опять нас любишь, это правда?

— Да, — пробормотала Хосефита, лицо ее привычно улыбалось, а мысли мешались в голове. Младшая дочь, Кончита, была больна, и сейчас у нее высокая температура. Две старшие, наверное, совсем потеряли голову, оставшись одни с больной сестренкой. К тому же в доме совсем нет еды. Черт ее дернул привести в дом этого вора. Она была так уверена, что он останется… Она улыбнулась еще шире трем очарованным ею мужчинам. Ее глаза сверкнули:

— У вас много денег?

— Много, много, — захохотали они, достали кошельки и высыпали на стол монеты.

Хосефита села.

Пума первым увидел закутанную в темное женщину. Бака, который брел пошатываясь следом, заметил только темную фигуру, лицо было скрыто под тяжелым капюшоном. Однако Пума сразу понял, что это женщина. Он уже хотел указать на нее Баке, но передумал. Пусть Бака сам найдет себе женщину.

Но Бака, с безошибочным чутьем, вгляделся и заметил женщину, проходившую в этот момент мимо церкви. Она остановилась и подняла лицо вверх, как будто наслаждалась чистым, свежим воздухом. Затем пошла в том же направлении, к удивлению Пумы, не пытаясь скрыться или убежать. Или эта женщина искала ночных клиентов или была глупа.

Пьяно хрюкнув, Бака изменил курс и устремился за ней. Пума последовал за ним, желая знать, что замыслил испанец. С тех пор как он спас жизнь Баке, тот все время старался показать, что покровительствует апачу, что весьма забавляло Пуму. Бака постоянно вмешивался в отношения между Пумой и другими испанцами. Когда задира Родриго Гомес хотел поколотить Пуму за какую-то небрежность, не кто иной, как Бака вступился за него и все уладил. Гомес был вполне готов принять миротворческие предложения маленького воришки, особенно после того, как заметил следы крови на остром, как бритва, лезвии ножа в руке Пумы. Бака ночью придвигал свою постель поближе к постели апача. За шесть месяцев пути из Мехико Пума постепенно привык быть рядом с маленьким солдатом и терпеливо сносил его привязанность, поскольку был одинок с тех пор, как его захватили в плен испанцы.

Бака низко склонился перед женщиной и пробормотал что-то, слов Пума не расслышал — они были невнятны. Женщина удивленно отпрянула, ее капюшон соскользнул, открыв каскад густых волос, которые, казалось, излучали свет. Она быстро надвинула капюшон, но было поздно. Бака и Пума увидели ее золотые локоны прежде, чем она накрыла голову.