Елена Некрасова - Гиль-гуль Страница 6

Вечером посещали китайскую национальную оперу «гедзюй». Были: Котов, Зорин, Михайлов и Денисенко, Ли Цян-куй и Лян-фу с женами, а также Сян-цзэ, новая переводчица. Это уже не первое мое посещение театра, за прошлый год я два раза побывал в шанхайской опере и надо сказать, что она очень отличается от пекинской. В Шанхае музыка гораздо мелодичнее, нет этих ужасающих ударов гонга, зато есть декорации, как в наших театрах. В пекинской (более древней) наоборот — открывают воображаемую дверь и т. п. Движения и чувства героев в пекинской опере тоже очень условны. Когда горько плачут, то обеими руками слегка дотрагиваются до глаз, после чего руки разводят. Все женские роли исполняются мужчинами. Лица героев покрыты ярким гримом, уже по его цвету можно определить, какова их роль. Белые — злые, красные — добрые, золотые — различные боги. Большую роль играет манера поведения. Например, богатый всегда ходит с довольным видом, щелкая пальцами, а бедный — с удрученным видом и сутулится, глупый таращит глаза, роту него разинут, свирепый неистово вращает белками глаз. Много акробатических номеров, все это строго в такт музыке. Несмотря на условности, смотрится с большим интересом, мастерство актеров удивительное, особенно битвы на мечах. Действие шло без перерыва, почти три часа, это, конечно, утомительно. Оркестр не скрыт от зрителей, он располагается сбоку сцены. Шум от барабана и гонга невообразимый, особенно перед появлением на сцене нового действующего лица, а также во время борьбы.

Положительный момент: сбоку от сцены на вертикальном экране через проекционный аппарат приводятся слова оперы. Сами китайские товарищи говорят, что слова в пении очень трудно различить, так как скрадываются интонации голоса, на которых основано произношение китайских слов.

Завтра утром — снова экскурсия, потом прощальный ужин и концерт, а в 21.30 мы отбываем из Пекина курьерским поездом.

Лютая зима в Иерусалиме. Сугробы под ледяной коркой, можно наступать — не провалишься. Ветер пронизывает до костей, под глазами образовался какой-то кошмар, слезы вмерзлись в кожу, так что и не моргнешь. Я иду, вернее, пытаюсь идти навстречу этому ветру, потому что мне нужно туда, вперед — к храму Святого Гроба. Навстречу — хасиды, пожилые и старые, припорошены снегом, шляпы стали совсем бесформенными, пейсы заледенели, но они улыбаются мне. Идут к Стене Плача, мелькает мысль — может, и мне с ними? И сразу же другая — почему все вокруг одеты по-летнему? Почему торговцы не убирают товар? Посудная лавка наполовину занесена снегом, но тарелки вывешены, как обычно, они бьются друг о дружку на ветру, и снег усеян цветными осколками… Только что меня заколдовали, и я спешу в храм. Куда же еще? Я уверена, что только там можно снять заклятие. Прикоснусь ко Гробу Господнему. Мимолетно мысль — ну конечно, чуть что, сразу в храм, сразу свечку… Ветер утих, и я иду очень быстро, почти бегу, хотя почти не продвигаюсь вперед. Так часто бывает во сне (у меня, во всяком случае). Мои руки уже не мерзнут — они покрыты серыми перьями, мои ноги мешают идти — когти скользят по льду. Куда-то подевалась вся одежда. Я шевелю пальцами рук — пальцы пока еще есть, я осматриваю сухие желтоватые лапы, прыгать — да, но ходить — уже невозможно. Понятно, что я не успеваю, время потеряно. Остается другой вариант — доказать людям, что я не птица, а человек. Чтобы мне поверили три любых человека. Мне кажется, что это не сложно, у меня ведь остался мой разум. Я лечу над Иерусалимом, нет уже никакой зимы, лечу домой, куда же мне еще?

Такой сон мне сегодня приснился — как будто я превратилась в птицу. Наверняка он что-то означает, но я не пытаюсь толковать свои сны. Птица — символ души, это ясно, все остальное тоже про душу, вообще все — про душу. Банально, но факт. Ленка после такого сразу бы в храм побежала. В детстве я была уверена, что сны существуют отдельно, сами по себе, как фильмы, но только фильмы можно посмотреть, а сны сами решают, какому человеку присниться. Сегодня я летала над Иерусалимом, а вообще-то я редко летаю. В детстве часто парила над Красной площадью, но в своем облике, человеческом. А тут я была настоящей птицей, сердце билось непривычно быстро, в горле (у них это, кажется, зоб) пульсировала кровь, и вообще было очень много физиологических ощущений, такой плотский сон, реальный. Например, когда я превратилась, то уже не могла смотреть перед собой, как обычно. Во время полета чесалась кожа, и хотелось поскрести ее клювом, я даже подумывала приземлиться куда-нибудь и сделать это. И главное, я была уверена, что моя личность осталась при мне. Я мысленно перебирала своих знакомых, особенности их характера, вполне логично размышляя о том, кому будет проще доказать, что я — это я, а не птица. Логика сна безгранична до идиотизма, принимаешь любые обстоятельства, живешь в них, и ничего. А в реальности чуть что не так, сознание сразу одергивает тебя — «странно…». И поступков во сне совершаешь гораздо больше, чем в реальности. Тут что? Встала, пошла на работу, или по магазинам, или к Лене, или к Веронике, или лучше вообще никуда. Летом — в Эйлат, на рыб смотреть. Или на Мертвое море, полечиться. Что еще? Праздники, дни рожденья, прогулки с московскими гостями, распродажи, перестановка мебели, после очередного теракта позвонить друзьям. Еще текст такой можно написать. Все это нормально. А если вдруг происходит что-то странное, сознание сразу же говорит — «странно». Странно, когда держишь в руках Благодатный Огонь — огонь как огонь, но холодный, и появился он прямо из воздуха, из ниоткуда, у тебя на глазах. Умом понимаешь, что это чудо иерусалимское, а все равно ведь странно. Во сне все проще, чудо так чудо, и никаких вопросов.

Странно, что у людей принято считать странным, а что — нет. Иерусалим торгует чудесами, тоннами увозят ладан, щупальца иерусалимских свечей, всякие масла, воду из Иордана… Среди паломников бывают совсем обезумевшие. Ну так ведь и место такое, способствует. Некоторые бьются в конвульсиях, наносят себе раны в темнице Христа, пристегиваются к решеткам, приклеиваются ко Гробу. Если сильно разойдутся, полиция тут как тут, понятное дело — мешают народу. Но вот за что забрали американских старух? На днях голые старухи (в одних набедренных повязках) тащили по Виа Долороза огромный крест. Паломницы не представляли никакой опасности, просто жаждали крестных мук. Наверное, полиция решила, что все это выглядит странно.

Вот тоже странно — я не религиозна (во всяком случае, не соблюдаю обрядов никакой религии и проживание на Святой земле кажется мне излишним), я даже не еврейка, а живу в Израиле уже десять лет, хотя есть, конечно, разные обстоятельства…