Анна Богданова - Самое гордое одиночество Страница 6

– Не буду я ничего вам объяснять! И вообще, мне некогда, у меня мало времени, мне надо работать! – наконец-то я дала отпор нежеланным гостям, и тут же, в это самое мгновение раздался треск: Глории Евгеньевне не удалось все-таки сделать из своей юбки настоящее макси, и теперь в огромной дыре зияла ее узкая угловатая коленка в хлопковых колготах песочного цвета.

– Лорик! Ну что ты опять натворила! Зачем ты привязалась к юбке? Совсем новая юбка была! Только позавчера ее тебе Зинаида по доброте душевной отдала на вечное пользование! – вовсю брызгался Амур Александрович.

– Эта юбка повела себя крайне скверно – она не оправдала моих ожиданий!

– Да у тебя любая вещь ведет себя безобразно! – не утихал он. – На прошлой неделе ты точно так же нахлобучивала вязаную шапку, которую тебе отказала в конце осени Евдокия Павловна, и до того дотянула, что та порвалась на самой лысине!

– У меня нет лысины. Это у тебя, Мурик, открытый лоб до затылка, – возразила боевая подруга бабушкиного секретаря.

– А вам, Марья Лексевна, не следует давать родной бабушке какие бы то ни было прозвища! Вы, наверное, забыли, что уже давно не ходите под стол пешком!

– Амур Саныч! Мне некогда! Вы понимаете?! – Поражаюсь своей наглости – никогда и никому раньше бы не позволила сказать подобное. Да! Развод действует на меня потрясающе!

– Ну хорошо, хорошо, – торопливо зашевелил он губами и, направляясь в коридор, проговорил: – Мне осталось задать вам два вопроса. Всего два!

– Задавайте свои вопросы, – произнесла я вслух, а мысленно добавила: «и убирайтесь поскорее!»

– Откуда взялась ваша сестра Ада Михайловна Корытникова, она что – незаконнорожденная дочь вашей матери, кто она по профессии, замужем ли, есть ли дети, кто такая Афродита? И второй вопрос. Куда это вы сегодня намылились отмечать старый Новый год, и с каких до каких? – заработал душ. В два вопроса Рожков умудрился интонационно уместить целых восемь! Несомненно, в нем умер гениальный оратор.

– Адочка сама нашла меня несколько месяцев назад через телевизионное ток-шоу «От меня нигде не скроешься!». Она моя двоюродная сестра – дочь брата моего отца. Так что можете успокоиться – у мамы нет незаконнорожденных детей. Работает моя кузина уборщицей в овощном магазине, в настоящее время в разводе, совершенно одинока, если не считать меня и ее собаки – Афродиты. Ее отец давно приказал всем нам долго жить, а мать вышла замуж и уехала на Камчатку. Все, – выпалила я, надеясь, что после подобной тирады бабушкины гости немедленно покинут мою квартиру. Но не тут-то было!

– Ваша сестра тоже разведена?! Это просто какая-то масштабная катастрофа повальных разводов! А вы подумали о демографическом положении в нашей стране?! Или вы думаете только о себе? Эгоистки! – Амур Александрович даже подпрыгнул – то ли от негодования, то ли захотел хоть на долю секунды казаться значительно выше своего роста.

– Извините, но ваше время истекло, – сказала я.

– Я не услышал ответа на мой второй вопрос, – настойчиво проговорил бабушкин секретарь, надевая «африканское» пальто, – а именно: куда вы сегодня идете и в котором часу?

– Это вас не касается! Вы внедряетесь в мою частную, личную жизнь! – рассердилась я.

– И все-таки, – требовал Амур Александрович, втискивая ноги в ботинки с задниками-гармошками. Я поняла: Рожковы никуда не уйдут, пока не отвечу на этот вопрос, и чтобы побыстрее отвязаться от назойливой парочки, раскололась:

– В семь вечера в кафе «У дядюшки Ануфрия».

– Вот и чудненько! – вдруг обрадовался бабушкин секретарь и, торжественно положив шапку «пирожок» на ладонь, отчеканил: – Теперь мы будем постоянно с вами связаны. Миритесь с Власом. Избавляйтесь от подруг. Они вам такие непутевые не нужны. Думайте о катастрофическом демографическом положении России и пытайтесь нормализовать его, создав ячейку общества. Пойдем, Лорик! – Амур Александрович напоследок громко высморкался, а Лорик послушно последовала за мужем, вытягивая теперь облезлый кроличий полушубок, пытаясь тем самым скрыть дырку на юбке.

«Наконец-то!» – подумала я, закрыв за ними дверь, однако буквально через минуту снова задребезжал домофон.

– Кто?! – раздраженно не спросила, а крикнула я, потому что знала наверняка – это не иначе как Рожковы.

– Я это! Я! Амур Саныч! – Он опять оплевывал стену у подъезда. – Я еще раз хочу призвать вас к благоразумию! Выходите замуж за Власа и прекратите порочить кристально чистое имя самого уважаемого члена нашей партии – Веры Петровны Сорокиной!

– Счастливого пути! – пожелала я бабушкиному секретарю и повесила трубку домофона.

«Теперь точно ушли. Ну и фрукт этот Амур Саныч! Беспардонный, нетактичный, наглый, лысый кабачок!» – подумала я, еще находясь под впечатлением бесцеремонного допроса и настойчивых, не менее бесцеремонных назиданий по поводу Власа, моих подруг и нормализации демографического положения России. Но, как сказал Рожков, это все лирика. А теперь пришло самое время рассказать все по порядку.

Полтора месяца назад, на следующий день после вечеринки свободных, разведенных женщин в уютном небольшом зальчике ресторана в терракотово-бежевых тонах, где собралось все наше содружество с мамашами, а также Адочка с чудесным образом ожившей Афродитой и Мисс Бесконечность, которая рассказала леденящую кровь придуманную историю о том, как чуть было не попала в гарем к заморскому хану, бабушка моя вступила в партию пенсионеров России, которая носит необычное, я бы даже сказала, романтичное название – партия «Золотого песка и вылетающих голубков».

А случилось это так.

Часов в 10 утра Зожоры отправились за продуктами на рынок, оставив Мисс Бесконечность наедине с самой собой. И надо же было так случиться, что именно в их отсутствие к ней зашла соседка с нижнего этажа – некая Зинаида Петрыжкина, да не одна, а в сопровождении уже известного читателю Амура Александровича Рожкова, и попросила луковицу для борща, потому что в такую мерзопакостную погоду хозяин даже собаку на улицу не выгонит. Надо сказать, что Зинаида Петрыжкина вообще выходила из дома крайне редко – эта сорокапятилетняя женщина, похожая на пересушенную на солнце серо-желтого неопределенного оттенка воблу (именно такого цвета у нее было лицо), предпочитала шататься по подъезду, подслушивать да подглядывать, а потом выводить жильцов на чистую воду. Вообще она слыла самым активным обитателем подъезда, а подъезд, в свою очередь, заменял ей все на свете – и врагов, и друзей, и улицу.

Всякий раз, когда я навещала бабушку и случайно натыкалась на Петрыжкину, она неизменно была одета в длинный халат с запахом с яркими желтыми, зелеными и красными розами, видимо, купленный на вьетнамском рынке (однажды она сделала исключение и все же покинула границы подъезда), и тапочки с массивными бульдожьими рожами. Халат то и дело распахивался, так как рассчитан на миниатюрных вьетнамок, обнажая жилистые ноги Петрыжкиной; а волосы отчего-то всегда накручены на четыре больших бигуди – у меня сложилось такое впечатление, что эта женщина постоянно куда-то собирается, но когда я увидела ее в третий раз в халате и с четырьмя бигуди на голове, меня вдруг осенило: она никуда не собирается – просто у нее такая прическа!