Анна Макстед - Бегом на шпильках Страница 6

— Чем тебя угостить? Когда ты последний раз причесывалась? — спрашивает мама, отправляя довольно внушительный кирпич сливочного масла в сотейник. — Апельсиновый сок? Ты выглядишь так, будто примчалась прямо с ведьмовского шабаша.

Я отвечаю:

— Просто водички. Сейчас причешусь.

Наблюдаю, как она вливает подсолнечное масло в шипящее сливочное. Может, мама и спец в музыке хеви-метал, но, похоже, искренне считает, что холестерин — это витамин.

— Мам, а ты уверена, что все это нужно?

Мама вытирает руки о фартук.

— А ты знаешь, как приготовить апельсиновый мусс с травами?

Справедливое замечание.

— Ну, может, я хотя бы салат нарежу?

Мама протягивает стакан воды, машет на меня полотенцем и говорит:

— Да ты ж себе через секунду палец отчекрыжишь. Будь лучше паинькой: иди-ка, поболтай с Солом.

Плетусь в гостиную, чувствуя, как с каждым моим шагом альпийская свежесть освежителя воздуха становится все интенсивнее (маме никогда даже в голову не приходит открыть окно). И тут кто-то всем своим весом настойчиво давит на бедный дверной звонок.

Дррррррррррр!

Тони. Мама вихрем проносится мимо и рывком распахивает входную дверь.

— Здравствуй, мой хороший, — говорит она сочувственным тоном, имея в виду утомительный путь из Кэмдена[3] в просторном черном «БМВ» 5-й серии. — Как ты? Чем тебя угостить? Что-нибудь выпьешь? В холодильнике шампанское, — как раз такое, как ты любишь, — и еще я готовлю твои любимые десерты — лимонный силлабаб[4] и шоколадные ватрушки. Знаю-знаю, это баловство, но, по-моему, мы все сегодня заслуживаем хорошего угощения. Я вчера ходила на занятие «Весонаблюдателей», так что сегодня могу делать все, что захочу!

Тони целует маму и улыбается.

— Мама, — вздыхает он, — ты святая. Даже не верится, что мы с тобой родственники.

Я улыбаюсь закрытым ртом. После родительского развода мы с Тони превратились в заложников маминых потребностей. Вот только Тони играет в эту игру гораздо лучше меня. (На самом деле он играет в нее так хорошо, что невольно начинаешь подозревать его в жульничестве.) Мама красится в черный цвет, предпочитает одеваться в желтое, а сумочку носит под мышкой так, словно это какой-нибудь автомат. Мало найдется желающих огорчить ее: точно так же, как мало найдется желающих лишний раз тревожить осу. Способности радоваться жизни она лишилась четырнадцать лет назад, когда мой отец нацарапал ей письмо на листке из блокнота с логотипом своей больницы. Письмо начиналось так: «Дорогая Шейла, прости, но я решил сойти с корабля нашей семейной жизни…»

Кто-то может подумать, что подобное событие навсегда отбило у мамы охоту вмешиваться в жизнь своих отпрысков. Однако не тут-то было. Читая «Дневник Бриджит Джонс», она плакала навзрыд. Я приветствую Тони поцелуем и беру себя в руки. Наши задницы касаются стульев, — и мама тут же берет с места в карьер, словно борзая, ринувшаяся в погоню за кроликом.

— Итак, значит, Барбара все-таки добилась своего «хеппи-энда». Я разговаривала с Джеки на прошлой неделе, и сегодня утром, и вчера — уфф. Такой шикарный прием! Ей кажется, что в общем и целом все прошло очень хорошо. Жених, этот Саймон — приятный молодой человек. Вот никогда бы не подумала — с такими-то зубами и челюстью, как у его матери. Просто страшильда. А ее платье. Кремовое! С ее-то фигурой. Такую не скроешь, как ни старайся. Просто никуда не годится. Я сказала Джеки: ты выглядела как минимум лет на двадцать моложе нее, как минимум. Ты была королевой бала — после Барбары, конечно. Та была просто картинка, нет, правда…

— Мама, — Тони хитро косится в мою сторону. — Бабс была такой, как всегда. Пожарный в юбке.

Сол кашляет в суп из водяного кресса. Я кладу ложку рядом с тарелкой. Тони так и не может простить Бабс за то, что сделала из него посмешище (взвалив моего братца на спину на глазах у изумленной публики, Бабс побежала по дорожке так, будто несла нечто невесомое и незначительное, — что-то типа надувной куклы).

— Бабс — огнеборец, — говорю я. — Так будет правильнее. И она действительно выглядела хорошо. Загорелая, высокая…

— Почему никто ничего не кушает? — перебивает мама. (Она совершенно заслуженно гордится своими кулинарными способностями и ужасно обижается, если во время еды кто-нибудь вдруг сбавляет темп, — например, чтобы подышать.)

— Лично я — ем! — кричу я в надежде предотвратить надвигающийся взрыв. — Все жутко вкусно.

Размахиваю ложкой в качестве доказательства, но маму уже несет:

— Я для них из кожи вон лезу, а они сидят себе и еще фукают в свои тарелки, будто это не суп, а какая-нибудь стоялая вода. Я вам не…

— Шейла, вы, должно быть, очень гордитесь Тони. — Сол пытается сменить тему. — Я только все время забываю. Какое это уже по счету повышение за последний год, а, Тони?

Братец пожимает плечами:

— Третье.

Сол, мама и я киваем головами в унисон.

— Поразительно, — тихим голосом добавляет Сол. Он кашляет в кулак: как я полагаю, чтобы поймать свой кашель. — Тебя, похоже, очень ценят на работе.

Мама тут же восклицает, со стеклянным блеском в глазах:

— О да, Сол, его и вправду очень ценят, я им так горжусь, он такой талантливый!

Сол улыбается в ответ:

— Вы тоже, Шейла. Ваш кресс-суп — просто сказка. Ну, где еще найдется такая ма…

— Да ладно вам. Наверняка найдется! — перебивает его мама. — Но все равно — спасибо.

— Вы уверены? — отвечает Сол, джентльмен во всем. — Нет, Шейла, правда, скажите, вы сами когда-нибудь встре…

— Я? — восклицает она. — Не смешите меня! Пойду, подогрею вам еще супчику.

Она уносится на кухню, словно гепард в погоне за добычей, и я облегченно откидываюсь на спинку стула.

— Молодец, Сол, дружище, — тихонько шепчет Тони. — Все-таки не умею я вовремя остановиться, да?

Сол весь сияет от удовольствия и благодарности. Подозреваю, за всю жизнь его впервые назвали «дружище». Все-таки есть в моем брате нечто такое, что очаровывает людей. Всем почему-то непременно хочется ему угодить. Заслужить его улыбку — все равно что удостоиться поцелуя кинозвезды.

Я смотрю на Сола, который улыбается мне в ответ.

— А я и не знал, что тебе так нравится суп из водяного кресса, — говорит он. — Если хочешь, я и сам могу приготовить его для тебя.

Едва сдерживаю страдальческий стон. Сол и кулинария — все равно что Канзас и смерчи.

— Очень мило с твоей стороны, — отвечаю я, — но я думала, ты собирался всерьез заняться здоровьем.