Карен Темплтон-Берджер - В атмосфере любви Страница 6

С очередным вздохом она снова набросилась на морковь. Сколько еще времени понадобится этим упрямым людям, чтобы понять, как сильно они любят друг друга?

ГЛАВА 2

Гвин сняла жилет и, не глядя, бросила на кресло-качалку, с незапамятных времен украшавшее ее комнату в мансарде. Потом устало опустилась на край кровати.

Она попала в петлю времени. Ничего не изменилось с тех пор, как она уехала. Ничего. В вестибюле не переставлено ни одно кресло, не повешено на стену ни одной новой картины. А здесь, в ее мансарде?.. Можно подумать, будто она знаменитость, чья детская комната оставлена в неприкосновенности для грядущих поколений.

Вцепившись руками в покрывало, Гвин смотрела на довольно посредственную акварель на стене. Та была нарисована ею в седьмом классе и по настоянию бабушки, которая не упускала случая похвалить внучку за любые успехи, вставлена в рамку. Лавина раскаяния обрушилась на ее измученную душу.

— Прости, Нана, — прошептала она.

Глаза защипало от слез. Гвин стиснула веки, проглотила комок в горле и сделала глубокий выдох, словно стремясь изгнать из своих легких все до единой молекулы того воздуха, которым она дышала в последние два года. Эти годы не принесли ей успеха, и она это понимала. Потому что на самом деле она, Гвин Робертс, была реалисткой — до тех пор, пока не поддавалась жалости к себе. Странно, но в то, что она реалистка, никто, кроме нее, не верил. Сколько она себя помнит, люди называли ее упрямой, своевольной, неуступчивой, неразумной. В лучшем случае — мечтательницей. Но несмотря на это, Гвин хорошо понимала, что произошло. Она сделала попытку добиться того, чего хотела, но потерпела неудачу и теперь вернулась домой зализывать раны. Все очень просто.

И в то же время совсем не просто.

Со вздохом встав с кровати, Гвин бесцельно подошла к своему старому письменному столу. Плюхнувшись на тростниковое сиденье стула, она открыла нижний ящик и вынула пачку пожелтевших пыльных листов. Программки спектаклей школьного драмкружка — «Суровое испытание», «Чучела и куколки», «Наш город», «Карусель». При желании она могла бы вспомнить почти каждую строчку каждой пьесы, в которой играла. Поначалу она относилась к театру как к отдушине, к возможности выразить те стороны своей натуры, которые не могли быть поняты ее твердолобым дедом. Она могла быть жестокой, грубой, злой и умела придавать все эти черты своему персонажу. К шестнадцати годам Гвин больше всего на свете хотела выступать на сцене. Она действительно хорошо играла и была уверена в том, что у нее есть талант. Не говоря уж о том, что драматический талант был ее единственным пропуском в другую жизнь.

Когда Гвин получила стипендию для обучения драматическому искусству в колледже, бабушка была в восторге. Вероятно, Нане казалось, что «Оскар» или «Эмми» уже маячат где-то за углом. Поппи, как и ожидалось, считал, что у них обеих не хватает мозгов. Нана тогда сказала Гвин, что она уладит конфликт.

И действительно, в течение некоторого времени бабушке удавалось делать это — до тех пор, пока все не изменила болезнь, обнаруженная, когда Гвин была на предпоследнем курсе колледжа. Несмотря на ударные дозы лекарств и химиотерапию, вскоре стало ясно, что Нана больше не сможет помогать Поппи управляться с гостиницей. И поддерживать внучку тоже.

— Так вот, тебе придется забыть об этой дурацкой идее стать актрисой, — сказал Поппи однажды за ужином, когда Гвин приехала домой на рождественские каникулы. — Посмотри правде в глаза: скольким удается достичь успеха? Одной из сотни? Из тысячи? Ты просто зря тратишь время.

— Но это мое время, — тихо возразила тогда Гвин, катая по тарелке ломтик картошки. Бог знает, почему ей запомнилась эта картошка. — Это то, чего я хочу.

— Чушь! В двадцать один год никто не знает, чего он хочет от жизни. Так что послушай меня, юная леди. Если ты действительно хочешь приносить пользу, пройди в своем колледже курс бизнеса, чтобы ты могла помочь мне управлять гостиницей.

Они не знали, что как раз в этот момент к дверям кухни подошла Нана — это был последний раз, когда она смогла выйти из своей комнаты. Пересиливая боль, она велела Поппи замолчать и дать Гвин возможность самой определять свое будущее. Гвин с улыбкой вспомнила ее точные слова: «Не мешай ей, Ангус!» И слова не остались просто словами: бабушка оставила в наследство Гвин приличную сумму, которая предназначалась исключительно для поддержки ее сценической карьеры.

На следующий день после окончания колледжа Гвин уехала в Нью-Йорк — столь же наивная и столь же решительно настроенная, как тысячи юных девушек, ступивших на этот путь до нее.

В эти два года она испробовала все. Работала официанткой и хваталась за любую другую случайную работу, чтобы платить за уроки танцев, пения и актерского мастерства. Регулярно перечитывала газеты в поисках объявлений о наборе актеров, не состоящих в профсоюзе. Ходила на прослушивания, надеясь, как и каждая из пятисот других претенденток, занять одно из двенадцати вакантных мест в хоре. Соглашалась на эпизодические роли в самых неудачных бродвейских спектаклях, которые никто никогда не смотрел. И все же до последнего времени она высоко держала голову. В очередной раз слыша: «Спасибо, мы будем иметь вас в виду», Гвин не теряла надежды и выходила из темных зрительных залов и пропахших смесью пота и духов танцевальных студий с уверенностью, что следующее прослушивание будет Тем Самым — началом ее успеха.

Однако деньги исчезали гораздо быстрее, чем поступали, а все попытки Гвин устроиться в нетеатральном мире были не более успешны, чем ее прослушивания. Через неделю после того, как она получила работу регистратора в небольшой картинной галерее, ее уволили без всяких видимых оснований, если не считать каприза хозяина. Потерпев временное поражение, Гвин сняла со счета в банке последние семьдесят долларов и купила билет на автобус до Лейквуда. Но она не сдалась.

Она плохо представляла, что будет делать и как. Ясно, что некоторое время ей придется торчать в этой глуши. Бесполезно искать работу в большом городе до Рождества. Но в будущем Гвин все равно планировала вернуться в Нью-Йорк. Она даже оставила большую часть вещей у своей подруги Триш в Бруклине. А пока что ей надо найти работу, выстоять против гнева дедушки и… и разобраться в своих чувствах к Алеку Уэйнрайту. Потому что, будь у нее хоть какая-то надежда, она бы бросилась ему на шею, не спрашивая ничьего позволения.

Когда они виделись в последний раз, Гвин была еще ребенком. Теперь она женщина — по крайней мере в теории — с женскими и совсем не теоретическими желаниями. Достаточно взрослая, чтобы понять, что происходит. Он красив, она одинока и их связывает прошлое. Опаснейшая комбинация.