Роберта Лэтоу - Её единственная страсть Страница 6

Орландо видел, что Гидеон заставляет сестру страдать. Одержимость Дендре убивала то, за что он полюбил ее, и все-таки у них по-прежнему было что-то общее. Прошлое? Любовь? Кто знает? До сегодняшнего вечера Орландо считал, что Дендре сможет не допустить распада их брака.

Теперь, держа Эдер в объятиях, глядя через ее плечо на сестру, он понял, что этот союз обречен. Потухший взгляд Дендре сказал ему, что этот вечер, дань признания родной страны Гидеону, и то, что светила мира искусства воздавали должное ее мужу и весьма предупредительно обращались с ней как с пустым местом, – все это разрушало ее одержимость. Действительность развеяла иллюзии. Но он знал свою сестру и понимал, что она все еще надеется.

Эдер высвободилась из объятий Орландо и обратилась к ней:

– Пойдемте. Мы присоединились к Раухенбургу и Джиму Дайну. Гидеон выставляет угощение. Даже президент с супругой сели за этот столик. Вам не следует оставаться в стороне.

Дендре овладела собой. Она все еще оставалась женой Гидеона Пейленберга, человека, которого чествовали здесь, и Эдер была права: ее место рядом с мужем.

– Гидеон приглашает меня? – спросила она.

– Конечно, – ответила соперница.

Явная ложь! Все трое знали это. Женщины переглянулись и поняли, что Эдер может позволить себе быть великодушной. В конце концов она победила. Она отняла у Дендре привязанность, страсть, любовь Гидеона, и никакого притворства между ними быть не могло.

Но Дендре все же обладала некоторой значимостью в мире искусства. Жены художников – музы-домработницы – занимают в нем особое положение. Поклонники художника могут установить через них прямую связь с художником, когда все остальные пути закрыты. Дендре отлично это знала и иногда – не особенно часто – этим пользовалась. Ее отчужденность от мира искусства поначалу вызывала интерес, который, увы, скоро угас, поскольку Дендре Пейленберг очень мало чем могла блеснуть как личность. Большинство людей видело в ней тень мужа. Однако существовали исключения, и одно из них приближалось теперь к Дендре.

То был Бен Боргнайн, респектабельный торговец картинами, владелец нескольких художественных галерей в Нью-Йорке и Лондоне. Эдер приветствовала его со всем своим обаянием и представила Орландо. Боргнайн приветствовал брата Дендре, но первым делом направился к жене художника и поцеловал ее в щеку. Потом, взяв за руку, сказал:

– Сегодняшнего вечера не было бы, если бы ты много лет не поддерживала Гидеона. Сердечно поздравляю.

Его слова пролились успокоительным бальзамом на ее душу. Бен всегда придавал Дендре сил, помогал почувствовать себя цельной, незаурядной. Они знали друг друга много лет. Бен был одержим картинами Гидеона и не раз представлял их на групповых выставках в своих галереях. Величайшим стремлением Бена было стать единственным агентом по продаже картин Гидеона, чего художник ни за что бы не допустил: у него уже был лучший на свете торговец картинами.

Боргнайн, моложавый пятидесятилетний мужчина, больше походил на крутого бизнесмена в исполнении Стива Маккуина, чем на спокойного, эрудированного, умного владельца галерей. Он был первым любовником Дендре. Бен соблазнил ее много лет назад, и связь их, дающая Дендре уход от реальности ее жизни и подавляющей любви к мужу, то прекращалась, то возобновлялась. Эта связь спасала ее брак, позволяла осуществлять сексуальные фантазии. Тайное обожание требовалось ее хрупкому эго и не представляло угрозы для брака. И не имело ничего общего с Гидеоном и любовью к нему.

Бен имел обыкновение появляться, когда Дендре больше всего нуждалась в нем. Воспрянув, она сказала Орландо и Эдер:

– Ступайте, мы подойдем. – С этими словами налила два бокала шампанского и подала один Бену.

– Замечательный вечер, Дендре, – сказал тот, чокнувшись с ней. – Ты не только чудо, но и выглядишь чудесно.

– Правда? Он засмеялся:

– С головы до пят гранд-дама, жена художника.

– Я старалась! – улыбнулась она. – Если б ты знал, сколько стоит это платье… Больше, чем весь мой гардероб.

– Дендре! Твой муж на прошлой неделе продал Тейту картину за четыре миллиона, а ты все скряжничаешь? Дорогая, ты уже давно покинула Бруклин. Тебе никто не говорил этого?

– Дочери говорят каждый день. Но они могут позволить себе смеяться над моей скупостью – у них богатые отец и мать.

Благодаря такому добродушному подшучиванию Дендре когда-то обратила внимание на Бена. Она видела его с красивыми женщинами, с которыми тот обращался как с трофеями, и была польщена, когда он удостоил ее внимания и затащил к себе в постель. С тех пор за пятнадцать лет их влечение друг к другу не ослабело.

Всякий раз, когда Бен видел Дендре обнаженной, он вспоминал полотна Гидеона. Бен хотел женщину, изображенную на тех картинах, еще до того, как познакомился с ней и стал ее любовником. И теперь хотел ее все так же сильно. Страсть его разжигало не только тело Дендре, но и ее покорность. Во время секса он проникал в самую душу Дендре и поражался, как мало людей могут понять эту женщину. Казалось, большинство из них не видели в ней ничего, кроме интересного, но некрасивого лица. Бен был одним из немногих, способных понять привязанность Гидеона к ней, понять, почему картины, где изображена Дендре, так эротичны и ярки. Почему люди толпились в музеях перед этими полотнами, названными все как одно «Женщина».

Всем своим существом Дендре принадлежала мужу, и любви между ней и Беном не было. Но секс был. Их отношения радовали Дендре. Первым ее мужчиной был Гидеон, вторым Бен, он, как и муж, мог заставить ее забыть обо всем на свете, почувствовать себя королевой Эротикой, женщиной для всех мужчин. С Беном, как и с Гидеоном, она полностью погружалась в секс, переживая экстазы, не сравнимые ни с чем в жизни. Отдаваясь, она позволяла себе приходить в неистовство, жить полной жизнью.

Поначалу Дендре было трудно принять собственную неверность. Вот почему их роман с Беном прерывался… и возобновлялся. Она прислушалась к шуму толпы, к струнному квартету, игравшему Вивальди, потом обратила внимание на стол, за которым царил Гидеон. Видела, как муж наклонился к Эдер и что-то прошептал ей на ухо. Та соблазнительно улыбнулась, встала и направилась к выходу, Гидеон следовал за ней по пятам. Дендре взяла Бена за руку и, крепко сжав ее, смотрела, как они уходят.

От музея Гуггенхайма было рукой подать до дома на Пятой авеню, где находилась просторная квартира Эдер с окнами на Центральный парк. Лифт открывался прямо в ее холл. Эдер открыла большие японские двери шестнадцатого века – тигры на них были изображены так искусно, что, казалось, готовы прыгнуть. В большой гостиной стояла темнота, оттуда был виден ночной Нью-Йорк, луна и звезды походили на театральный задник. Держась за руки, Гидеон и Эдер отвернулись от этого зрелища и пошли в спальню.