Преследуя Аделайн - Х. Д. Карлтон Страница 6

— Черт побери, Адди, — огрызается он, сердито стаскивая носок и надевая его. Он выглядит как идиот — совершенно голый, за исключением одного носка, потому что остальная его одежда все еще бессистемно разбросана в моей прихожей.

Он выбегает из моей комнаты, хватая на ходу предметы одежды. Когда проходит примерно половину длинного коридора, он останавливается и поворачивается ко мне.

— Ты такая сука, Адди. Все, что ты делаешь, это даешь мне синие яйца, и мне это надоело. Я покончил с тобой и с этим жутким гребаным домом, — вопит он, указывая на меня пальцем.

— А ты — мудак. Убирайся из моего дома, Грейсон.

Его глаза сначала расширяются от шока, а затем сужаются в тонкие щелки, наполняясь яростью. Он поворачивается, отводит руку назад и посылает кулак в гипсокартон.

Из моего горла вырывается вздох, когда половина его руки исчезает, мой рот разевается в шоке и неверии.

— Так как я не получу твою, я решил создать свою собственную дыру, чтобы попасть в нее сегодня вечером. Исправь это, сучка, — прошипел он. Все еще в одних носках и с рукой, полной одежды, он уходит.

— Ах ты, козел! — Я в ярости топаю к большой дыре в моей стене, которую он только что создал.

Через минуту снизу хлопает входная дверь.

Надеюсь, таинственный человек все еще там. Пусть этого засранца убьют в одних носках.

Глава 2

Тень

Крики боли, разносящиеся по цементным стенам, начинают немного раздражать.

Иногда так хреново быть хакером и исполнителем. Мне чертовски нравится причинять боль людям, но сегодня у меня нет ни капли терпения на этого нытика.

А обычно у меня терпение святого.

Я умею ждать того, чего хочу больше всего. Но, когда я пытаюсь получить реальные ответы, а чувак слишком занят тем, что обделался и плачет, чтобы дать мне связный ответ, я становлюсь немного раздражительным.

— Этот нож сейчас наполовину войдёт в твоё глазное яблоко, — предупреждаю я. — Я даже не собираюсь проявлять к тебе милосердие и всажу его тебе в мозг.

— Блядь, мужик, — кричит он. — Я же сказал тебе, что я просто несколько раз был на складе. Я ничего не знаю о каком-то гребаном ритуале.

— Значит, ты бесполезен, вот что ты хочешь сказать, — предполагаю я, приближая лезвие к его глазам.

Он зажмуривает их, как будто кожа толщиной не более сантиметра может помешать ножу пройти сквозь глаз.

Блядь, смешно.

— Нет, нет, нет, — умоляет он. — Я знаю там кое-кого, кто может дать тебе больше информации.

Пот стекает по его носу, смешиваясь с кровью на лице. Его отросшие жирные светлые волосы прилипли ко лбу и затылку. Похоже, он уже не блондин, так как большая его часть окрашена в красный цвет.

Я уже отрезал ему одно ухо, вырвал десять ногтей, отрезал обе ахилловы пяты, нанес пару ножевых ранений в определенных местах, которые не позволят ублюдку быстро истечь кровью, и сломал слишком много костей, чтобы сосчитать.

Придурок не встанет и не уйдет отсюда, это уж точно.

— Меньше плакать, больше говорить, — рявкаю я, царапая кончиком ножа по его все еще закрытому веку.

Он отшатывается от ножа, из-под ресниц текут слезы.

— Его зовут Фернандо. Он один из руководителей операции, отвечающий за отправку мулов, чтобы помочь поймать девушек. Он — большая шишка на складе, в общем, он там всем заправляет.

— Фернандо? — огрызаюсь я.

Он всхлипывает.

— Я не знаю, чувак, — причитает он. — Он просто представился Фернандо.

— Тогда как он выглядит? — нетерпеливо выдавил я сквозь стиснутые зубы.

Он фыркает, сопли стекают по его потрескавшимся губам.

— Мексиканец, лысый, у него шрам через линию волос и борода. Шрам не заметить невозможно, он довольно хреново выглядит.

Я сворачиваю шею, стону, когда мышцы затекают. Это был долгий, блядь, день.

— Круто, спасибо, чувак, — говорю я непринужденно, как будто не мучил его медленно последние три часа.

Его дыхание успокаивается, и он смотрит на меня уродливыми карими глазами, в которых светится надежда.

Я почти смеюсь.

— Ты меня отпустишь? — спрашивает он, глядя на меня, как чертов бездомный щенок.

— Конечно, — щебечу я. — Если ты сможешь встать и идти.

Он смотрит вниз на свои отрезанные пятки, зная так же хорошо, как и я, что если он встанет, его тело подастся вперед.

— Пожалуйста, чувак, — пролепетал он. — Ты можешь мне помочь?

Я медленно киваю.

— Да. Думаю, я могу это сделать, — говорю я, перед тем как отвести руку назад и погрузить весь свой нож в его зрачок.

Он умирает мгновенно. Даже надежда еще не исчезла из его глаз. Вернее, из его одного глаза.

— Ты — насилуешь детей, — говорю я вслух, хотя он уже не в состоянии меня услышать. — Как будто я оставлю тебя в живых, — заканчиваю я со смехом.

Я вынимаю нож из глаза, шум присасывания грозит разрушить все мои планы на ужин в ближайшие несколько часов. Это раздражает, потому что я голоден. Хотя я и наслаждаюсь хорошей пыткой, я определенно не тот придурок, который получает удовольствие от звуков, сопровождающих ее.

Булькающие, хлюпающие и другие странные звуки, которые издают тела, испытывая сильную боль и погружая в себя посторонние предметы, — это не тот саундтрек, под который я бы заснул.

А теперь самое страшное — расчленение на кусочки и их правильная утилизация. Я не доверяю другим людям делать это за меня, поэтому на мне лежит утомительная, грязная работа.

Я вздыхаю. Как там говорится? Если хочешь, чтобы все было сделано правильно, сделай это сам?

Ну, в данном случае — если не хочешь, чтобы тебя поймали и обвинили в убийстве, избавься от тела сам.

Кажется, что десять часов вечера, но сейчас только пять. Как бы ни было хреново после общения с частями человеческого тела, я в настроении съесть злобный бургер.

Моя любимая бургерная находится прямо на 3-й авеню, не слишком далеко от моего дома. С парковкой в Сиэтле беда, поэтому я вынужден парковаться в нескольких кварталах от дома и идти туда пешком.

Надвигается гроза, и скоро ливень будет обрушиваться на наши головы и плечи, как ледорубы — типичная сиэтлская погода.

Я насвистываю безымянную мелодию, пока иду по улице, проходя мимо магазинов и множества лавочек, в которых люди снуют туда-сюда, словно рабочие муравьи.

Впереди меня — книжный магазин, освещенный теплым светом, который льется на холодный мокрый тротуар и манит прохожих в свое тепло. По мере приближения я замечаю, что он полон людей.

Я бросаю на него один