Инна Туголукова - Кризис среднего возраста Страница 6

— А можно на него посмотреть?

— Конечно! Как только поправится…

— А чем вы его кормите?

— Ну как чем? — растерялся Лешка. — Рыбой кормим, котлетами.

— А разве пингвины едят котлеты?

— Ну, жить захочешь, съешь, что дают, — философски заметил Лешка. — А во времена всеобщего дефицита первыми гибнут разборчивые.

И в субботу, едва позавтракав, заинтригованная Вера поехала на станцию «Отдых», скупила у местных рыболовов весь их утренний нехитрый улов — десятка полтора окуньков и плотвичек — и отправилась знакомиться с пингвином, сочтя это прекрасным поводом для первого визита.

Дверь открыла Татьяна Федоровна.

— Здравствуйте, — растерялась Вера, вдруг почувствовав всю бестактность своего незваного утреннего вторжения. — Я вот тут корм принесла для вашего больного пингвина…

— Ах ты, Господи ты, Боже мой! — обиделась на «пингвина» Татьяна Федоровна. — Ты на себя-то в зеркало посмотри! Ворона ощипанная!

Оскорбленная в лучших чувствах, Вера выронила из ослабевшей руки пакет с рыбой и ушла, нещадно ругая себя за бессмысленный гуманитарный порыв.

— Ну откуда же я знала?! — оправдывалась потом Татьяна Федоровна. — Я думала, она над тобой пришла посмеяться…

А Лешка помчался к Вере, застал ее дома одну, в слезах, накинулся с поцелуями, сбивчиво разъясняя досадное недоразумение. Поцелуи становились все более страстными, сопротивление слабело. Через месяц интенсивных тренировок они очутились в кровати. По нынешним временам — рекордная неторопливость.

Они поженились, когда Вера закончила университет. Жили у Леши с Татьяной Федоровной. А работала Вера теперь нотариусом, что являлось постоянным предметом шуток и подначек.

— Какая-то старушечья у тебя профессия, — веселился Лешка. — Шуршишь бумажками.

Но началась перестройка, пошел бурный передел устоявшейся жизни, каждый шаг теперь требовалось заверять нотариально, и «старушечья профессия» неожиданно начала приносить очень даже неплохие деньги. Предприимчивая Вера не растерялась и открыла собственную контору.

Леша самозабвенно трудился в ЦАГИ,[1] работу свою обожал, получал за нее три с половиной копейки и страшно комплексовал из-за мизерной, недостойной ученого и мужчины зарплаты.

— Они там допрыгаются! — гвоздил он пальцем пришедших к власти продажных временщиков, надувающих в телевизоре щеки. — Все светлые головы рванут на Запад. И что это будет за страна? Ничтожный сырьевой придаток?

— Да ладно тебе, светлая голова, — смеялась Вера. — Какая разница, кто приносит в дом больше денег, муж или жена? Главное, что они у нас есть!

Это было действительно так. Широкая денежная река прибила к их скромному берегу трехкомнатную квартиру с диковинным по тем временам евроремонтом, новенький «фольксваген-гольф» и дачу в Кратове. Но главным в бесконечном перечне приобретений и открывшихся возможностей стал навороченный, суперпрофессиональный компьютер, о каких в ЦАГИ не могли тогда и мечтать. Он не просто бесконечно раздвинул горизонты и вывел научные изыскания Алексея на новую орбиту — компьютер открыл ему иные возможности, столь же занимательные для ученого, зато гораздо более востребованные и щедро оплачиваемые. Отныне круг его интересов переместился в сферу высоких технологий.

И только детей Вере с Лешей Господь никак не давал, и именно это единственное упущение казалось особенно важным и перетягивало чашу весов.

Вот потому-то Вера долго молчала, когда в темной и влажной глубине ее чрева вдруг проклюнулся крохотный росток другой жизни, — боялась спугнуть робко забрезжившую надежду, поверить несказанному счастью. Узнав о грядущем отцовстве, Лешка обнял ее так крепко и держал так долго, что Вере почудилось, будто маленький побег в ее чреве прорастает сквозь них обоих, намертво сшивая тоненькими нитками корней.

Они записались в семейный клуб «Драгоценность» и вместе ходили на все занятия: учились правильно дышать и делать специальную гимнастику, плавали под водой, слушали классическую музыку и подолгу разговаривали со своим Кузенькой, лаская его через теплую упругость Вериного живота.

Узнав о решении рожать дома, в ванне с водой, обе мамы, свекровь и теща, пришли в безумное возбуждение и долго кричали, как две испуганные чайки, но услышаны не были. В родовую ночь они сидели на кухне у Татьяны Федоровны, мертвые от страха, кляня себя за преступную беспечность и тупо глядя на безмолвный телефонный аппарат. Звонок раздался, словно гром небесный, и Татьяна Федоровна долго жонглировала трубкой, прежде чем смогла поднести ее к уху.

Звонила Люда, инструктор «Драгоценности», она же повивальная бабка, приглашала посмотреть малышку. Рассказала, что родилась девочка с обмотанной вокруг шеи пуповиной и, если бы не вода, где размотали смертельную петлю, неизвестно, чем дело бы кончилось. А муж Леша всю ночь молился на коленях в кухне — она сама видела, пробегая мимо.

Это последнее обстоятельство особенно подкупило тещу, Верину маму Светлану Аркадьевну. Она вообще считала, что дочке с мужем повезло — не пьет, не курит, ласковый, спокойный. Сама-то Вера частенько позволяла себе открыть рот — характером пошла в отца, от которого обе они немало вытерпели.

Назвали новенькую девочку Машей и взялись за нее серьезно, по-научному — семейный клуб «Драгоценность» проводил в жизнь новейшую американскую методу, в соответствии с которой детенышей со второго дня жизни учили плавать под водой, бросая в ванну, как щенков, подвергали ледяным обливаниям и невиданной в прежние времена гимнастике, невольным свидетелем которой явилась, на свою беду, Светлана Аркадьевна.

Комплекс упражнений продемонстрировала все та же инструктор Люда. Вера должна была заснять его на пленку, а новоиспеченная бабушка Света, при сем присутствовавшая, доверчиво уселась в кресло. «Сложила ручки на штучке», как она потом говорила потрясенной Татьяне Федоровне.

Могучая и даже, можно сказать, монументальная Люда подняла новорожденную Машу за крохотные ручки и подержала немного на уровне своей пудовой груди, невзирая на свесившуюся вниз тяжелую головку. Светлана Аркадьевна хотела уже было указать на это недопустимое обстоятельство, но тут инструктор начала крутить Машу колесом сначала в одну сторону, потом в другую. Вера стрекотала камерой, Маша, вращаясь, как гимнаст на перекладине, бессмысленно таращила глазки, а сраженная насмерть Светлана Аркадьевна начала истерически хохотать.

Но Маша выжила вопреки новейшим технологиям, а обретя к полутора годам дар речи, категорически отвергла ледяные обливания. Правда, сразу после этого стала болеть, но осталась непреклонной, впервые тогда продемонстрировав ослиный характер, — родилась на стыке двух особенных знаков, Тельца и Овна, — и на занятых позициях стояла насмерть, как панфиловцы под Москвой.