Анна Берсенева - Французская жена Страница 60

– Да вот же он! – раздался истошный вопль. – Нет, ты глянь только на этого паршивца! Его по всей стране ищут, по всем, можно сказать, просторам, а он тут прохлаждается! Да мне уже ментовка из-за тебя весь двор истоптала!

К Феликсу спешила высокая румяная тетка. Как ее зовут, он не знал. Знал только, что она работает дворничихой в дедушкином дворе.

Подскочив к Феликсу, тетка мертвой хваткой вцепилась ему в воротник.

– А грязный какой! – тем же громовым голосом проорала она. – Вшивый уже небось! Ни тебе в школу, ни тебе чего! Только из дому бегать умеешь, а на мамку тебе насрать, да?

– Зина, Зина, что вы делаете? – из подъезда поспешными шагами вышла тетя Ариадна. – Это же Феликс! Феликса Георгиевича покойного внук. И Виолетты Андреевны.

Тетя Ариадна жила с бабушкой и дедушкой на одной лестничной площадке много лет. Гораздо больше лет, чем было Феликсу.

– Так знаю я, – кивнула дворничиха. – Мне из-за него уже весь мозг вынесли. Участковый ходит, инспекторша несовершеннолетняя ходит. А мне чего, больше делать нечего, как его тут под дверьми караулить?

– Феликс, милый! – Тетя Ариадна обняла его и заплакала. – Такое горе, такое… Пойдем, маленький, пойдем. Тебе вымыться надо, поесть.

Сопровождаемые криками Зины, что всем нравится добренькими быть, Феликс и тетя Ариадна пошли обратно в подъезд.

– Как в сказке они умерли, в один день, – рассказывала тетя Ариадна, когда Феликс, вымытый и завернутый в плед, сидел за столом у нее в кухне. – Но в сказке это красиво звучит, трогательно, а в жизни оказалось так горько… Дедушка сразу, от инфаркта, а бабушку удар хватил. Собственно, тоже сразу. Говорят, пытались реанимировать – их в Первую градскую отвезли, – но не удалось. А я-то думала: что же такое, почему ни Нина, ни ты… Я даже телеграмму Нине послала, по вашему адресу, но она вернулась через неделю, телеграмма. Выбыла Ларионова Н.Ф., не проживает больше. Феликс, бедняжка! Ты ешь, ешь, деточка.

Есть Феликс не мог. Ничего он не мог, даже сопротивляться, когда милиционер, приведенный дворничихой, выводил его из квартиры тети Ариадны.

Глава 18

– Набегался?

Николай стоял посередине главной комнаты и смотрел на Феликса, который остановился в дверях, не входя в дом. Мать, пройдя мимо него, молча плакала теперь у стены. К Феликсу она не подходила. Наверное, считала, что так нужно. Наверное, Николай успел ей внушить, как положено воспитывать мужчину.

Впрочем, это было Феликсу уже неважно. Он не смотрел на мать. Он смотрел только на Николая.

– Еще раз пальцем меня тронешь, бегать не буду, – сказал он наконец. – Убью тебя. Хочешь проверить?

Николай не отводил своих острых, как гвозди, глаз. Феликс тоже смотрел на него в упор. Этот поединок длился недолго.

– Да пошел ты!.. – усмехнулся Николай. – Надо мне тебя проверять, гаденыш. Живи, пока восемнадцать не стукнет. Потом чтоб духу твоего тут не было.

Феликсу завтра исполнялось тринадцать. Жить с Николаем еще пять лет он не собирался.

– Филенька, как же ты мог?.. – всхлипнула мать. – Как ты мог такое натворить?

– А ты вообще заткнись! – прикрикнул на нее Николай. – Сама что натворила, не соображаешь? Хата на Патриках – чужому дяде! Это как? Завтра поеду, попробую… Хоть пожрать приготовь в дорогу. Ну!

Мать быстро вышла из комнаты. Зазвенели кастрюли в сенях, где стояла плита с газовым баллоном.

Когда Феликс шел через сени на улицу, то не посмотрел в ее сторону. Она не обернулась тоже. Что она думала при этом, он не знал.

Никто никогда не знал, что она думает. Теперь ему казалось, что она и сама этого не знала – не могла собрать свои мысли в сколько-нибудь стройный порядок. Да и были ли они у нее? И чувства – были ли? То, что происходило в ее голове и в сердце, называлось как-то иначе.

Феликс сидел на берегу Камы, недалеко от того места, где чуть не утонул. Смотрел, как бегут по реке бесконечные блестки – серебра, бронзы, стали. Цвет этих речных блесток зависел от того, прячется солнце за тучами или свободно стоит в небе.

Он сидел и думал, что ему делать дальше. Бежать из дому бессмысленно: во-первых, некуда, во-вторых, все равно поймают. Жить дома невозможно.

Феликс еще не знал, что это называется уравнением с двумя неизвестными, но знал, что решить его он пока не может.

– Феликс, здорово! – услышал он.

К берегу причалила лодка. Феликс не заметил ее, потому что был занят только своими мыслями. Из лодки выпрыгнул дядя Алексей.

– Ну как, помирился со своими? – спросил он. – Что ж ты из дому-то бегаешь, а? Думаешь, у мамки с папкой нервы железные?

– Думаю, железные, – усмехнулся Феликс. – И он мне не папка.

– Вон как… Отчим, значит. Обижает тебя?

– Нет.

Феликс сказал правду. То, что исходило от Николая, не называлось обидой. Это было глубокое злобное равнодушие. Как равнодушие может быть злобным, Феликс не знал, но знал, что в Николае оно именно такое.

– Давно он с зоны пришел? – спросил дядя Алексей.

– Месяца три назад, кажется. Или четыре. Я не знаю точно.

– А за что сидел?

Феликс вспомнил, как дедушка кричал про руки, которые по локоть в крови трех человек.

– За убийство, – ответил он.

– Понятно… Заболел он там, наверное? – усмехнулся дядя Алексей. – Или по причине искреннего раскаяния отпустили?

– Мама говорит, у него туберкулез.

– Ничего себе! – Дядя Алексей даже присвистнул. – Что ж она тебя с ним в одном доме держит?

– Ему от свежего воздуха лучше стало. Кровохарканья нет.

– Ладно, забудь, – поморщился дядя Алексей. – Тебе какое дело до его кровохарканья? Бери вон лучше рыбу, поможешь донести.

Только теперь Феликс заметил в его лодке корзину, полную крупной рыбы. Он никогда не видел, чтобы рыба была такая большая и чтобы ее было так много!

– Ого! – воскликнул он. – Это вы сами все поймали?

– Медведь помог, – улыбнулся дядя Алексей.

– Какой медведь? – опешил Феликс.

– Пошли, пошли. Дома расскажу.

Дядя Алексей жил в большом доме, стоящем в самой середине деревенской улицы. Пока чистил рыбу, он рассказал Феликсу, что остался в таких хоромах один после смерти матери, у которой он был единственный сын, да еще родила она его куда как поздно. А деваться ему после увольнения из армии, которое произошло вследствие контузии в Афганистане, было особо некуда, так что пришлось временно пристать к родному берегу. Вот поправит здоровье, там видно будет, куда дальше податься.

– Пристроиться можно, конечно, – говорил он, ловко выдергивая жабры и счищая с рыбы чешую. – Охранником или еще кем-нибудь в этом духе. Только какой смысл? Было б мне лет пятьдесят, тогда еще понятно. И то не очень. Но мне ж тридцати еще нету! И все-таки я офицером был. Надо что-то для души искать, так я считаю. Тем более семеро у меня по лавкам не плачут, деньги мне не сказать чтоб особо были нужны. Во всяком случае, не любой ценой. В общем, думаю пока.