Дороти Кумсон - Прежняя любовь Страница 61

Собравшись с духом и готовясь противопоставить спокойствие и уверенность презрению хозяйки, я отдернула штору, чтобы подойти к зеркалу. Хозяйка стояла, прижав телефон к уху, и смотрела в другую сторону, слушая то, что говорил ей человек на другом конце линии. Босиком, потому что туфель под это платье у меня не было, я вышла из кабинки и подкралась к зеркалу.

Я зажала рот ладонью, потому что, когда увидела себя в полный рост, из моего горла вырвался крик. Я не походила на того человека, каким привыкла себя считать. Я не походила на Хани. Я не походила ни на одну из тех девушек, которыми была с тех пор, как в последний раз вышла из дома матери. Я походила на взрослую женщину, которую удары судьбы научили прочно стоять на ногах и полагаться только на себя. Но я также выглядела хрупкой, нежной и очень спокойной. Платье заставило меня светиться изнутри. Наверное, именно так чувствуют себя женщины, одеваясь в день свадьбы. Они чувствуют себя самыми прекрасными на земле.

— Этот цвет подчеркивает ваши глаза, — произнесла хозяйка.

Я не слышала ее шагов и понятия не имела, как долго она стоит у меня за спиной, потому что впервые в жизни была всецело поглощена собой. Я перевела взгляд с собственного отражения ни ее лицо, ожидая увидеть на нем сарказм. К моему удивлению, я его там не обнаружила.

— Вы очень красивы в этом платье, — сказала она. — Вы действительно его заслуживаете. Вряд ли оно будет так же смотреться на ком-то другом.

Я не сводила с нее глаз, спрашивая себя, куда подевалась ядовитая стерва, та женщина, которая возненавидела меня всего лишь за то, что я переступила порог ее магазинчика.

— Я поступила дурно, — отозвалась она в ответ на мое молчание. — Но все же вы вернулись. Должно быть, это платье значит для вас очень много.

Я вспомнила обо всем, что пришлось сделать Хани, чтобы заработать достаточно денег и позволить мне купить это платье. Оно значило… Оно значило для меня достаточно много, чтобы я вернулась. Но я не могла с ней заговорить. Я боялась, что она вот-вот на меня набросится.

— Если хотите, я упакую вашу одежду, потому что вы просто обязаны пойти в этом платье домой.

Она знала, что мне некуда его надевать, что это мой единственный шанс почувствовать себя так, как я почувствовала себя, надев это платье. Я провела ладонями по платью, испытав неописуемый восторг от этого мягкого, шелковистого скольжения. На улице было довольно холодно, но она меня правильно поняла: я не хотела снимать свое платье.

Хозяйка пошла в примерочную кабинку и вернулась с моей одеждой. Она подала мне куртку и кроссовки, а джемпер, джинсы и носки положила на прилавок. Я сунула ноги в кроссовки, а руки — в рукава куртки. Но даже эти повседневные вещи не затмили красоты платья и не снизили остроты моих ощущений.

— С вас двести двадцать пять фунтов, — произнесла она, когда я наконец подошла к прилавку.

Мои пальцы замерли, обхватив пачку денег в кармане.

— Вы говорили, что оно стоит четыреста, — пробормотала я.

Женщина покраснела и с виноватым видом отвела глаза.

— Я поступила с вами очень дурно, — повторила она.

Меня затошнило. Я не танцевала бы так много в апартаментах, если бы… «Нет, не думай об этом», — приказала я себе. Теперь у меня было платье, и больше ничего не имело значения. Я подала женщине деньги и постаралась вытеснить все остальное из своего сознания.

Выйдя из магазина, я замерла на мгновение, наслаждаясь осознанием того, что одета совершенно не по сезону, и ощущая, что весь мир лежит у моих ног. Я могла делать все, что захочу: это платье наделило меня сверхсилой. Я знала, что, если потребуется, я даже мир могу спасти.

Вместо этого я вошла в кафе и заказала кофе. Я сидела у окна и в ожидании своего заказа смотрела на улицу. Это была та жизнь, которую собиралась вести Ева — та Ева, которую я видела в зеркале. Если бы все сложилось иначе, ее даже одиночество не слишком волновало бы. Она находила бы утешение в безумстве мира.

— Я в восторге от вашего платья, — произнесла официантка, ставя на стол передо мной белую чашку с кофе, укрытым пенкой.

— Спасибо, — отозвалась я.

— Это из магазина за углом? — спросила она.

— Да, — кивнула я.

— Я часто пускала перед ним слюни, — поделилась она. — Но я знала, что, работай я хоть миллион лет, никогда не смогу его себе позволить. Оно вам так идет! Сомневаюсь, что я в нем выглядела бы так же здорово.

Она улыбнулась мне, и я почувствовала, как слезы жгут мне горло. Я не привыкла к доброте. В Лондоне люди редко позволяют себе быть добрыми. У них просто не хватает на это времени, если только им не нужно что-нибудь от тебя. На моей работе люди даже не пытались демонстрировать доброту. Зачем? Они ведь платили мне за то, что я доставляла им удовольствие.

— Спасибо, — сказала я.

Ее улыбка стала еще шире, и она склонила голову набок, пристально вглядываясь в мое лицо.

— Не переживай, она постепенно станет легче, — неожиданно произнесла она.

— Вы о чем?

— О жизни. — Она пожала плечами. — Можешь поверить мне на слово. Она обязательно станет и легче, и проще.

После того как она отошла, я задумалась о ее словах. Я спрашивала себя, почему она мне это сказала и действительно ли это так. В моей жизни все складывалось иначе. Чем дольше я жила в этом мире, тем более трудной и сложной она становилась. Наверное, она задолжала мне очень много простоты и легкости. Должно быть, очень скоро меня ожидает удача и я смогу наконец-то зажить жизнью обычной семнадцатилетней девчонки.

Когда я выходила из кафе, официантка помахала мне рукой на прощанье. Оказавшись на улице, я бросилась бежать и не останавливалась до самого дома. Я не хотела, чтобы она попыталась меня догнать, начала задавать вопросы. А может, и отдала бы чаевые, которые я оставила для нее на столе. Сто семьдесят пять фунтов. Я должна была избавиться от этих денег. Я и так потратила слишком много сил, пытаясь забыть об их существовании. Я сделала то, что мне пришлось сделать, чтобы заполучить свое платье, и мне было необходимо избавиться от остальных денег. Я хотела, чтобы они достались кому-то, кто воспримет их просто как приличную сумму, кто не будет знать, что они символизируют собой тех мужчин, которые ради собственного удовольствия использовали мое с виду податливое тело.