Рене Манфреди - Выше неба Страница 63

– Возможно, пришло время для средневековой исландской саги, как ты думаешь? – спросила Анна и поставила вторую часть «Кристин, дочь Лавранса».

Телевизор вызывал у Джека мигрень, поэтому Анна стала приносить домой книги на кассетах. Для такого маленького городка в библиотеке была удивительно хорошая коллекция. Оба – и она, и Джек – увлеклись этой трилогией.

– Ты помнишь, где мы остановились? – спросила она, отматывая немного назад.

Он кивнул:

– На Сюзанне.

– В «Кристин». Она и Ирланд решили пожениться, а ее отец стыдится бедного жениха.

– Да, точно, – сказал Джек, хотя Анна видела, что он сегодня не очень хорошо себя чувствует. И ей придется еще раз прокрутить эту часть для него, когда ему станет лучше. Они немного послушали, но сегодня и Анна не могла сосредоточиться на сюжете. Она встала и вышла наружу проверить Флинн.

Джек заметил, как она вышла. Его голова была лихорадочным водопадом: горячим, шипящим и очень шумным. Как долго он ждал Гектора, эту яркую птицу, любовь, окружающую его словно сказочное оперение. От волос мальчика пахло киви, и холодные загорелые пальцы распространяли аромат сандалового дерева. Гектор и его аромат. Иногда, чтобы вызвать образ Гектора, Джек пел песню о деве в гавани, и тот появлялся: золотой крестик блестел на желтой рубашке, и он улыбался белозубой улыбкой. Но как только Джек смотрел на Гектора, пытался ему что-то сказать, тот исчезал. Поднимаясь по ступенькам, он часто видел, как Гектор уходит за угол. Если Анна в такие минуты оказывалась рядом и слышала, как Джек бормочет «Быстрее!», она вела его в ванную, и он покорно шел, хотя единственным его желанием было дотронуться до Гектора, запутаться пальцами в шелковых кудрях еще раз, прижать свое лицо к впадинке на ключице. Джек знал, что это иллюзия, но образ мальчика был столь реальным, как будто все происходило наяву. Он снова почувствовал присутствие Гектора и повернулся посмотреть – движение сбоку, тень упала на его правое плечо – никого там нет.

Джек закрыл глаза и почувствовал, как густой суп насквозь промочил его свитер, но у него не было сил переодеться. Он слушал шорох перематывающейся кассеты, грохот волн о скалы. Похоже на снег с дождем. Ледяное дыхание погоды. И как только он об этом подумал, его конечности, все кости окоченели, каждое ребро сжалось от холода. Смерть не пугала его. Что пугало его, так это возможность существования после смерти. Душа без тела – это невыносимо, желание больше не ограничивается плотью, оно увеличивается, чтобы заполнить вселенную, любовь, как звук волн, продолжается вечно, и ей дела нет до телесной оболочки. Как можно ощутить себя, когда твои границы бесконечны? Джек сосредоточился, пытаясь ощутить Бога и помолиться ему: если бы там просто был кто-то, кто мог его услышать, это уже было бы облегчением. Он попросил бы тогда, чтобы, если есть что-то после смерти, какое-то'продолжение, для него сделали бы исключение и отпустили его. Все что он хотел от смерти, была она сама, а не продолжение жизни. Он устал. Но дело, может быть, было даже не в этом, а в ощущении вечности. Вечности, в которой все настоящее теряет смысл.

Хотя сейчас было еще не время думать об этом. Сейчас у него было в точности все, чего он хотел: мохеровое одеяло на коленях, толстый темно-синий морской свитер, слякотная погода снаружи и праздничный уют дома. И приготовленный Анной суп. Если бы Джек знал об этом раньше, если бы ценил маленькие радости, каким счастливым он мог бы быть. Больше всего ему теперь нравились ощущения, вызванные вещами, а не сами вещи. Уютный дом с грубо обтесанным деревом стен, ноги в толстых носках, которые скользили по широким доскам пола, покрытым лимонным лаком. Крепкие дубовые плахи, из которых сколочены шкафы и стойки. Почему он не знал, как много может значить все это? Кто-то посмеялся над ним. Его обманули. Если бы он знал, что счастье – или это нужно назвать покоем? – так легко достижимо, он был бы сейчас здоров, он ни за что не оставил бы надежную, уютную жизнь со Стюартом ради ускользающего удовольствия с другим.

Присутствие Флинн каждый вечер дарило ему этот покой. Они устраивались рядышком, слушая «Токенс», или Джонни Нэша, или «Пятое измерение». Иногда Джек мысленно возвращался к своему детству, воспоминания делали его счастливым. Флинн напевала «Лошадь без имени», и он возвращался в 1973 год, в то рождественское утро, когда ему было десять. Он снова вдыхал запах замерзших сидений машины, безумно радуясь подаренной книге, лежащей у него на коленях, когда они ехали домой с множеством его двоюродных братьев и сестер. Если бы он знал счастье, которое приносит ностальгия, он бы не мчался по жизни с отчаянной решимостью стереть прошлое, в стремлении к тому себе, который только казался настоящим.

Сквозь застекленную дверь он увидел на улице малышку Флинн. Она с кем-то разговаривала, хотя из-за стекающих капель на стекле и темноты снаружи было не разобрать, кто это был. Наверное, почтальон, который часто останавливался поболтать. Точно не Анна – она звенела посудой на кухне. Флинн выглядела хмурой, даже несчастной, как всегда, когда не хотела делать то, что велит ей Анна. Джек помахал рукой, но ни Флинн, ни мужчина не обратили внимания. Он встал, и у него закружилась голова. Он приложил горячую руку к холодному стеклу, прижался к нему лицом, но на улице уже никого не было. Где-то неподалеку орали какие-то придурки, и в четверти мили от дома слышался долгий гудок поезда. Джек медленно опустился на пол, головокружение и острая боль охватили его – казалось, ко всем нервным окончаниям подключили электричество. Кожа под ногтями кровоточила и болела, колени окоченели. Джек задышал глубоко и пытался сконцентрироваться на пяти вещах, которые всегда утешали и радовали его.

Первое. Флинн входит с запахом свежего моря, который крепко держится на ее волосах и одежде. Каждый вечер это был их ритуал: Флинн прижимается к нему лицом, дотрагивается до его шеи холодными руками, которые пахнут водорослями. Флинн часами могла развлекаться щепками, прибитыми к берегу, и морской травой. Девочка-русалка, маленький эльф.

Второе. Теплая ванна, которую Анна набирала для него каждый вечер. Обычно она клала свежую пижаму на его кровать, так же как прежде делал Стюарт. Иногда оставляла на столике кружку мятного чая и бисквит с черничным джемом.

Третье. Что было третьим? Джек наклонил голову к коленям, пытаясь разогнать занавес темноты, застилавший глаза. Третьим была сама кровать, огромная кровать из орехового дерева. Под простыней лежали пуховая перина и толстый валик для ног, завернутый в египетский хлопковый чехол, пахнущий лавандой.

Все в мире приходило в порядок, когда он залезал в эту кровать, и – это уже номер четыре – все в нем становилось совершенным, когда Флинн устраивалась рядом с ним. Анна позволяла девочке играть на улице, пока Джек принимал ванну, и когда он выходил, то включал ночник – это был сигнал, что он ждет ее.