Ирина Лобусова - Пять минут до любви Страница 66

Не замечая времени, я остановилась возле светофора на перекрестке и именно тогда заметила приближающуюся к моей машине темную тень. Вернее, две темных тени. А потом рассмотрела чуть поодаль силуэт патрульной машины. И яркие блики включенной мигалки. Пост Гаи. Именно этого и следовало ожидать. Чужая машина, отсутствие доверенности или водительских прав, плюс лицо — как у обколотой или пьяной. В довершение ко всему, я чувствовала, как сдали мои нервы и, словно смывая все преграды на пути своем, по моему лицу хлынул обильный, обжигающий поток слез. Оставляющий на моей коже — вязкие соленые разводы, а на коленях — тяжелые капли.

В стекло постучали. Еще до первых вопросов я поняла, что вызываю у них подозрение. Это было более чем ясно. Мое лицо было залито слезами, и я представляла, как жалко и странно выгляжу по стороны. Размазанный грим — подтеки туши и румян, размазанная помада, сломанный ноготь на руке, сбившееся платье, блуждающие глаза. Наконец, они решили прервать молчание.

— Это ваша машина? — спросил один из них, тот, который был ближе.

Все внутри меня оборвалось и то, что это конец, подсказывали соленые потоки, лившиеся по моему лицу. Оба они разглядели, что я плачу, и это повергло их в шок. Все — таки мужчины (даже сотрудники ГАИ) плохо переносят женские слезы.

— Вы плачете? — сказал второй.

— Плачу.

— Вам плохо? Вызвать скорую?

— Нет. Мне плохо, но скорую не надо.

Оба растерянно замолчали, потом первый повторил:

— Это ваша машина?

Сверхчеловеческим усилием воли я постаралась взять себя в руки. И положилась полностью на волю судьбы. Будь что будет. Я сказала абсолютно спокойным голосом.

— Машина принадлежит телеканалу, на котором я работаю.

После этих слов задавший вопрос стал присматриваться ко мне более пристально, потом сказал:

— Покажите документы.

Дальше — снова невообразимое. Я протянула руку и открыла специальный ящик, предназначенный для документов. К моему счастью, там лежали какие-то бумажки и техпаспорт. Оба внимательно изучали их минут пять. В эти минуты я абсолютно ничего не чувствовала. Наконец мне вернули документы обратно.

— Да, действительно. По доверенности машиной могут пользоваться все сотрудники телеканала. Пожалуйста, ваше удостоверение.

Я обратила внимание на то, что в речи сотрудника Гаи впервые появилось слово «пожалуйста». Это было очень хорошим признаком. Показать удостоверение было совсем легкой задачей. Я открыла свою сумочку (к счастью, мне хватило мозгов ее не потерять), достала журналистское удостоверение и закатанный в пластик пропуск на концертное мероприятие. Они внимательно изучили и то, и другое. Потом кто-то сказал:

— Это вчера показывали вашу передачу?

— Мою.

— Значит, поэтому мне ваше лицо показалось таким знакомым! Я же знаю, что где-то вас видел! ВЫ еще там интервью брали…

— Да, брала.

— А что вы делаете здесь в такой час?

— Возвращаюсь домой после концерта. Впрочем, концерт еще не закончен, но я раньше ушла.

— Вы уверенны, что с вами все в порядке?

— Да, это просто личные неприятности.

— Как это глупо — доставлять такой женщине неприятности! Такие женщины, как вы, не должны плакать!

Этот переход был настолько забавен, что даже вызвал легкую улыбку на моих губах. Когда я отъехала от проклятого места, я не чувствовала ни рук, ни ног. Все омертвело и куда-то ушло. Даже желание смерти. Мне больше не хотелось умирать. В казино, оставленном за спиною, старая проститутка в синем платье продолжала выдувать кольца табачного дыма, с философским спокойствием уставившись в слепое окно.

Я развернулась и медленно поехала домой.

— Как ты себя чувствуешь?

Я открыла глаза. Горло свела резкая боль. Я ничего не могла ответить. В концертном дворце были огромные окна. В фойе зажигались и гасли огни. За спиной громкие звуки музыки падали в пол — на сцене еще настраивали аппаратуру для концерта. Там же в фойе, находившемся за моей спиной, было много людей. В воздухе сливались визгливые голоса, запах разлившегося спиртного, табачный дым и скрип стульев в буфете. Люди толпились в проходах, люди бегали вокруг, и было страшно холодно потому, что бесконечно хлопали входные двери.

Подняла голову. Оторвала лицо от стекла. На мрачной темной поверхности расплывалось большое влажное пятно от моей кожи. Дыхание застывало в прозрачные капельки воды. Это был обыкновенный конец.

— Тебе лучше? — в голосе моего оператора слышалось нетерпение. Он злился, что мой полуобморок мешает ему снимать. Это было лицо человека, ничего не понимающего в моей боли не желающего это боль принять. Принять то, что, кроме работы, я способна еще на человеческие чувства. Но это был единственный человек, бывший рядом со мной. Я должна была держаться с ним в рамках разума, чтобы не сойти с ума.

— Мне лучше, — голос хрипел, как сырой наждак.

— Может, принести воды из буфета?

— Не нужно.

— Ты уверенна? Может, не воды, а чего-то покрепче?

— Я же сказала — ничего не нужно.

— Хочешь кофейный ликер?

Я обратила внимание на то, как в стакане, зажатом в его руке, переливалась темная жидкость. И вспомнила, что до того, как все случилось, в компании других телевизионщиков он пил ликер. Залпом, не сгибая руки, я опрокинула себе в горло обжигающую жидкость. И в тот же момент сильно закашлялась — потому, что не умела пить. Мой оператор снисходительно потрепал меня по плечу.

— Давай бери себя в руки, и идем снимать в зал.

— Проводи меня к машине. Я еду домой.

— Куда ты едешь?

— Домой! Я больше не буду снимать! Я ничего не хочу видеть!

— Успокойся. Я понимаю, тебе тяжело, но ты должна взять себя в руки. У тебя есть работа. На тебя смотрят люди. Ты должна улыбаться.

— Плевала я на всех!

Он вздохнул. Интересно, откуда он брал терпение?

— Милая моя, ты сейчас сильно взволнована и устала. Я согласен: ты действительно должна побыстрей добраться домой. Ты слишком переутомлена и не можешь здраво рассуждать. Утром, когда придешь в себя, ты поймешь, что это происшествие — простая случайность. Утром ты посмотришь на себя в зеркало и поймешь, что от такой женщины, как ты, может уйти только полный идиот. Разве то, что ты видела, можно с тобой сравнить? Милая моя, если он может променять тебя на то, что я видел — он не мужчина. Ревновать тебе к этой деревенской свинушке просто смешно! Да это же чудовище! У придурка затемнение мозгов. Он болен, иначе не скажешь. А как она одета, ты видела? Это же сплошной кошмар! И не смей себя с ней сравнивать! Разве королева сравнивает себя с прислугой? Вот увидишь, он к тебе обязательно вернется. Это так, ерунда. Успокоилась?